– Да нет же! Только не вздумайте потерять сознание! – Людмила подбежала вовремя, женщина начала валиться в сугроб. Девушка подхватила её, и они вместе, теряя равновесие, всё-таки, оказались в снегу. Потом, сели вместе, и женщина, приложив ко лбу горсть снега, испуганно спросила,
– Что Вам от меня надо?
– Мне надо, чтобы Вы меня выслушали, а дальше, решайте сами…
– Я Вас слушаю… – смилостивилась Колесова, поняв, что опасность ей не грозит.
Людмила, сбиваясь и торопясь, рассказала всё, что знала, а закончив, вздохнула с облегчением. Потому что, по мере её повествования, лицо женщины преображалось от подозрительности и недоверия, к надежде и радости,
– Поедем, сейчас! Сейчас же! Я хочу убедиться сама! – дама поднялась, отряхнула снег и быстро подошла к памятнику. Обняла его и, приложившись губами к чёрному камню, прошептала, – Спасибо, сынок!
Потом, Людмила едва за ней поспевала. За воротами кладбища, Колесова достала ключи и устремилась к иномарке,
– Поехали, говорите адрес!
Уже в дороге, они, наконец-то, познакомились и, через полчаса, как лучшие подруги, звонили в дверь Хрусталёвых. У Людмилы замирало сердце: только бы не выпроводили их отсюда, не разобравшись. Дверь опять открыла Ирина Петровна, и снова вперёд неё протиснулся любопытный Павлик,
– Здравствуйте, тётя доктор!
Людмила не успела поприветствовать его в ответ…
– Сашенька, Сашенька мой! – Колесова упала на колени перед мальчиком, обняла его и принялась целовать и плакать, – сыночек мой родной! – мальчик остолбенел, но не брыкался, наоборот, он своими ручонками взял её лицо и сказал,
– Тётя, я не Саша, я Павлик… Почему Вы плачете? Вы потеряли своего мальчика?..
– Да, да! Я потеряла своего мальчика, – подхватила Колесова, – но я нашла тебя!
В это время на шум у дверей подошла Кристина, и так они все и стояли, не в силах вымолвить ни слова, комок в горле и слёзы в глазах были у каждой…
Сообразив, что не гоже, устраивать спектакль на площадке, Ирина Петровна, наконец, обретя дар речи, пригласила неожиданных гостей в квартиру. Дальше, Людмила представила всех друг другу, и наступило время Кристининой исповеди. Почти всё, что она рассказала, Людмиле уже было знакомо, за исключением того, что Егоршин действительно оказался главным виновником гибели Александра.
– Как-то в пьяном порыве, он сам мне признался в этом, – рассказывала Кристина, – цели убить Сашу, Егоршин не ставил, но у них назрел неразрешимый конфликт, простите меня за это, пожалуйста, – обратилась она к Колесовой и продолжала, – и будучи под парами, они не особо себя контролировали… Всё решил один удар, которого могло и не быть. Но Костя сказал, чтобы я держала язык за зубами, иначе пойду, как соучастница. Ведь, всё произошло из-за меня…
– Кристина, вам нечего бояться! Наоборот, мне надо срочно рассказать всё мужу! – горячилась Колесова, а Павлик в это время сидел у неё на коленях, уже совершенно освоившись, как родной. Да, собственно, он и был родной. Новообретённая бабушка целовала его в светлую макушку, вдыхала детский запах, прижимала к себе, как самую большую драгоценность в мире, и слёзы сами градом катились из её счастливых глаз…
Глава 40.
А вечером позвонила мама. Людмила совсем забыла про родителей. Этот год для неё начался так, что она еле поспевала справляться с новыми неожиданными вводными. Суматоха и калейдоскоп событий так закрутили, что у неё совершенно вылетело из головы, предупредить их, о том, что поездка и знакомство с кандидатом в мужья, переносится на неопределённый срок.
– Доченька, не волнуйся, мы сами приедем! Завтра!
– Круто! – только и нашлась, как выразить радость Людмила…
***
Утром следователь Круглов вызвал её к себе.
– Геннадия Суркова мы нашли. Вы были правы, он отсиживался в своей деревне. Парень окончательно заврался, сначала твердил, что, вообще, ни при чём, но когда Антонов пришёл в себя и дал показания, начал плести околесицу про любовь и ревность, про какие-то биржевые ставки, в общем, наворотил такого, что концов не найти! Я хочу, чтобы Вы с ним поговорили…
– Хорошо, я попробую… Только, можно, без Вас?
Людмилу проводили в допросную, одна из стен кабинета была зеркальной, и девушка предполагала, что с обратной стороны их будут видеть и слышать, конечно… Но главное, для Геннадия должна быть иллюзия, что они наедине… Потом, привели и его.
Сурков имел жалкий вид, он похудел, оброс, под глазом сиял фингал, и вообще, весь, какой-то ободранный. Его руку пристегнули наручником к столу и оставили наедине. Хотя она и так его не боялась.
– Привет, Гена!
– Привет! Зачем пришла? – проворчал он, не поднимая глаз.