Выбрать главу

Я никогда не написал и строки, какая требовалась от благонамеренного советского писателя, и никогда не считал себя верноподданным государства лжецов, тиранов, уголовных преступников и душителей свободы.

Союз писателей является институтом полицейского государства таким же, как и все остальные его институты, не хуже и не лучше милиции и пожарной команды.

Я не разделяю взглядов советского полицейского государства, его милиции, пожарной команды и других институтов, в том числе и Союза писателей...»

Далее Белинков дает свой список гонимых и посаженных: Буковский, Гинзбург, Галансков, Инна Лиснянская, Есенин-Вольпин и др. плюс рассыпанные наборы книг Кардина и Копелева. Исключение из Союза писателей Костерина и т.д. и т.п. И приговор писателя: «Советская власть неисправима, неизлечима; она может быть только такой, какая она есть, – мстительной, нетерпимой, капризной, заносчивой и крикливой».

Ну, и как выживали в этих условиях? Недавно в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга «Повседневная жизнь советских писателей. 1930 – 1950-е годы». Мажорные официальные съезды и обычная полунищенская жизнь литераторов. Короче: тоска, водка, очередь, НКВД. Или как писал Илья Эренбург:

Были в жизни мало резеды, Много крови, пепла и беды.

А судьба Аркадия Белинкова? За свою дипломную работу в Литинституте – роман «Черновик чувств» (1943) – был арестован и отправлен в лагерь (вначале хотели даже расстрелять). В лагере он доверился стукачу и еще получил 25 лет срока. Вышел на свободу в 1956 году. А дальше пошли сплошные литературные трудности – книга о Тынянове, написанная эзоповым языкам, проскочила, а вот книга об Олеше была законсервирована. Пришлось Белинкову эмигрировать. И уже в Мадриде после смерти писателя была издана его книга «Сдача и гибель советского интеллигента». Юрий Олеша – яркий тому пример.

VII

Итак, эшафот. Путь к нему пролегал по дорогам и весям советской империи. Но даже те, кто находился за ее пределами, не чувствовали себя вполне безопасными. Страх гнездился в мозгу и не давал покоя. Владимир Набоков в 1927 году в Берлине написал удивительное стихотворение «Расстрел»:

Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать, и вот ведут меня к оврагу, ведут к оврагу убивать. Проснусь, и в темноте, со стула, где спички и часы лежат, в глаза, как пристальное дуло, глядит горящий циферблат. Закрыв руками грудь и шею, — вот-вот сейчас пальнет в меня — я взгляда отвести не смею от круга тусклого огня. Оцепенелого сознанья коснется тиканье часов, благополучного изгнанья я снова чувствую покров. Но сердце, как бы так хотело, чтоб это вправду было так: Россия, звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг.

И, конечно, вспоминается другое произведение Набокова – роман «Приглашение на казнь». Какое точное название! Издевательски расстрельное. Так вот – кто-то входил на этот гибельный эшафот. Кто-то ждал своей очереди. А кто-то резвился на свободе, подсюсюкивая власти и пытаясь лизнуть мохнатую руку в знак благоговения. Всякое было. Но это раньше. С распадом СССР и переходом на капиталистические рельсы положение с литературой кардинально изменилось. Об этом кричат почти на каждом перекрестке. Власть отвернулась от литературы и бросила ее в объятия другого монстра – коммерции.

Еще действуют, конечно, классики последнего призыва – Фазиль Искандер, Войнович, Вознесенский, Ахмадулина, Гранин, Битов, Аксенов, Маканин... Но их голоса тонут в хоре коммерческих авторов. И изменился вектор литературы: она не проповедует, не отображает, не кричит. Она развлекает. Классика еще издается, но ее уже мало читают. Пушкин уже никому не нужен. Толстой – устаревший придурок, – об этом во всеуслышание сказал молодой человек с экрана ТВ. И уже критик Сергей Чупринин в своем литературном путеводителе ставит такой эпиграф: «Все, что вы хотели узнать о современной литературе, но не знали, у кого спросить». Словом, решили немного просветить читателя-дебила. Ну, а что касается самих писателей, нормальных, некоммерциализованных, то их нынешняя жизнь – уже не дорога на эшафот, а топтание у паперти: кто сколько подаст...