Существует такой литературный анекдот. Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его слов касательно своих сочинений. Барков пришел однажды к Сумарокову.
– Сумароков вольный человек! Сумароков первый русский стихотворец! – сказал он ему.
Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал:
– Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй – Ломоносов, а ты только что третий.
Сумароков чуть его не зарезал.
Такой вот анекдотец. По натуре Сумароков был добрым и благородным человеком. Часто помогал бедным. «Коли хочешь ты писать, то прежде влюбись», – повторял он правило Буало.
Эдакие лирические пасторали давно ушедших дней: «Не грусти, мой свет! Мне грустно и самой...» В своих стихах Сумароков постоянно боролся со «злодеями». Ненависть вызывали у него люди, которых «обуяли алчь и жажда» – денег и золота. Возмущался он системой фаворитизма.
Высмеивал Сумароков фанфаронство, щегольство, галломанию офранцуженных «вертопрахов» и «вертопрушек». Частенько пребывал в тоске и меланхолии.
Много размышлял Сумароков о жизни («Не зрим мы твердости ни в чем») и о смерти («На свете жизни нет миляе./И нет на свете смерти зляе,/ Но смерть – последняя беда»). Миляе-зляе – так уже не пишут...
Как оценивали Сумарокова современники и потомки? Некоторые ценили высоко, ставя его наравне с Мольером и Расином, плакали от его драм и смеялись до слез от его комедий. Новиков считал, что все сделанное Сумароковым – это «сокровище русского Парнаса». Пушкин похвалил Сумарокова, что он, де, «прекрасно знал русский язык». Но в другой раз и сурово покритиковал Сумарокова. Когда Сумароков умер, Карамзин написал: «Уже фимиам не дымится перед кумиром; не тронем мраморного подножия; оставим в целости и надпись: Сумароков! Соорудим новые статуи, если надобно; не будем разрушать тех, которые воздвигнуты благородною ревностью отцов наших!»
А вот строки Евгения Евтушенко о Сумарокове:
Последние годы жизни Сумарокова были трудными. Сам он писал с горечью:
Да и честь прошла. Популярность рассеялась, как дым. Раньше Сумароков помогал другим, а когда стало трудно самому, никто не пришел ему на помощь. Пришлось закладывать дом. За долги описали все: рукописи, книги, гравюры, мебель... Сумароков обратился к Григорию Потемкину: «Я человек. У меня пылали и пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные: им любо будет, если я умру с голода или с холода». В стихотворении «К неправедным судьям» писал:
И в конце – инвективы к судьям и чиновникам:
Страдали при Сумарокове, страдают и ныне. Вечная российская боль. Итак, Сумароков страдал, «стонал» и... пил (не он первый и не он последний).
Женат Сумароков был два раза: в первый раз на бывшей фрейлине Екатерины, второй раз, как пишет Пыляев в «Старой Москве», чуть ли не на своей кухарке.
Умер Александр Петрович 1(12) октября 1777 года, немного не дожив до 60 лет. Никто из родственников не пришел отдать ему последний долг. Московские артисты пронесли на руках гроб первого русского драматурга и похоронили за свой счет на кладбище Донского монастыря. Могила Сумарокова не уцелела. Еще в 1876 году на месте погребения был похоронен профессор московского университета П. Щепкин.