– В деревню «Край земли». У них там нет ветеринара, так что я езжу туда помогать, – вслух произнесла Херим.
«Аааа… Да что же это такое?» – подумала Ынсе.
Эта сцена ей тоже снилась.
– А вы ее подвозите, да? – спросила она у водителя.
– Ага. Обычно упрямится, говорит, что сама доберется, но сегодня вот почему-то предложила вместе поехать.
Водитель широко улыбался, лицо его светилось от радости. Однако Ынсе было не до улыбок. У нее было состояние, при котором волосы дыбом встают.
– У вас нет ощущения, что у нас уже когда-то был похожий разговор?
Оба недоуменно взглянули на Ынсе, явно не понимая, о чем она говорит.
– Ой, не берите в голову. Я пошла.
Ынсе кивнула на прощание удивленно смотревшим водителю и ветеринару и развернулась.
Она не могла понять, почему все сегодня казалось таким странным. Ынсе завернула за угол, растерянно тряся головой.
Прямо за поворотом располагалось здание закрытого клуба, куда ходила Ынсе. Там каждый, невзирая на пол, мог исполнять песни, как мужским, так и женским голосом. Туда приходили люди разного возраста и с разными целями. Среди них были те, кто мечтал стать актером, комиком или заниматься озвучкой, а также те, кто, насмотревшись японского аниме, мечтал научиться петь голосом противоположного пола.
Очень немногие мужчины способны петь женским голосом, но Ынсе это давалось легко. Именно потому, что и мужской, и женский голос у нее выходили естественно, она работала инструктором, обучавшим новичков. За уроки она не получала никакой оплаты, но была избавлена от необходимости платить членский взнос клуба.
В школе она поневоле была изгоем, но здесь, где никто не знал ее биологический пол, она могла чувствовать себя свободно. Ее лицо и фигура были настолько женственными, что, разве только она не сняла бы штаны, никто не смог бы догадаться, что она родилась в мужском теле.
Ынсе спустилась вниз по узкой лестнице и оказалась в тускло освещенном помещении. В этом сумраке Тэчхоль, потягивая пиво, слушал оглушительно громкую гитарную музыку. Играла “The Messiah Will Come Again” Роя Бьюкенена. Тэчхоль слушал ее настолько часто, что ему давно уже должно было надоесть, но он включал ее снова и снова. Дошло до того, что стоило Ынсе услышать его имя, как у нее в ушах начинала звучать эта мелодия.
Он окончил отделение восточной живописи Художественного института, но сидел без работы. Не было похоже, что он вообще ее искал. Можно было подумать, что он из богатой семьи, раз владеет таким заведением, будучи безработным. Но так совсем не казалось, когда он без конца занимал у членов клуба. Судя по тому, как он постоянно выпрашивал деньги, он явно быстро транжирил все, что получал в качестве членских взносов. Так или иначе, а Ынсе он не нравился. Однажды рассказывая о себе на встрече клуба, Тэчхоль заявил, что хотя раньше он грезил о том, чтобы стать художником, специализирующимся на восточной живописи, больше он не тратит время на такие непрактичные мечты. Судя по его виду, он очень хотел, чтобы его спросили, а какие мечты практичные, но никто этого не сделал.
– О, привет! – сказал Тэчхоль, открывая новую банку пива. На Ынсе он даже не взглянул.
Должно быть, потому что было уже поздно, в клубе был только он. На полу были раскиданы пустые стеклянные бутылки из-под виски, алюминиевые пивные банки, порванные пакеты от сушеных кальмаров и коробки из-под рамёна быстрого приготовления. В этом похожем на свалку месте Ынсе и Тэчхоль тоже казались мусором.
– А Сугён не придет? – спросил Тэчхоль, открывая банку пива.
– Почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Дай ее телефон.
Тэчхолю нравилась Сугён. Он, всегда такой бесцеремонный с другими, перед ней как будто терялся.
– Я собираюсь здесь сегодня переночевать. Больше никого нет, так что, если ты уйдешь, я смогу спокойно поспать. Если уйдешь, завтра дам ее телефон.
– Завтра?
– Да, завтра.
– Бля, почему завтра?
Тэчхоль отбросил пустую банку. В стакане густо пенилось пиво.
– Да что ты так дергаешься? Я же сама не знаю ее номер. Завтра придет – спрошу.
Тэчхоль обнажил в усмешке пожелтевшие от постоянного курения кривые зубы. Было очевидно, что он пьян. У него было худое лицо с выступающими скулами и впалыми щеками, и единственной привлекательной чертой были большие черные глаза с двойным веком. Но и то, когда он улыбался, кожа под ними некрасиво обвисала, словно лапша удон, а зрачки беспокойно бегали.
– Ну, решай, уходишь? Нет? Не хочешь – не надо.
– Ухожу, ухожу. Но мне тоже идти некуда, так что дай хотя бы двадцатку.
Посверлив Тэчхоля негодующим взглядом, Ынсе достала кошелек, вынула оттуда две купюры по десять тысяч вон и протянула ему.