Это Ланкмиллер пытается напугать меня агонией? Тот Ланкмиллер, который и сам, без каких-либо инструментов способен вскрывать меня на живую?
– Учту твои напутствия к следующему разу, – прерывающимся слабым голосом сообщила я, только чтобы он отвязался.
– Дорогая моя, следующего раза не будет, – Кэри потянулся ко мне, и грудную клетку свело от одного только его жеста. – Я тебя пристегну к кровати вдали от всяких колюще-режущих предметов, и будешь сидеть, – огладил лицо, спускаясь большим пальцем вниз по скуле.
Перестань.
Убери руку.
Меня от тебя тошнит. Я ощущаю себя черной сгоревшей спичкой, брошенной в сырости и покрывающейся плесенью от твоих проклятых прикосновений.
– Принесешь воды?
Видимо, эта просьба вышла настолько жалкой, что он даже иронизировать не стал, молча поднялся и вышел из комнаты. Через какое-то время вернулся со стеклянным стаканом из кухни, протянул мне. Я попыталась приподняться на локтях, но это мужественное начинание как-то не задалось у меня, и я снова неловко рухнула на подушку.
И тогда Ланкмиллер с тяжелым вздохом бережно приподнял меня за плечи одной рукой, поднес стакан к лицу. Я чуть подалась вперед, касаясь стекла губами. Царапнула взглядом по мучительскому лицу случайно, всего на секунду, но он все равно заметил.
– Не смотри на меня так ненавистно. Сижу с тобой и удивляюсь, почему я сам до сих пор тебя не убил…
Это были единственные искренние слова, сказанные им в тот вечер.
Я сделала пару судорожных глотков, а потом, вывернувшись из его рук, уткнулась лицом в подушку, и уже оттуда мрачно пробубнила в накрахмаленную льняную ткань:
– Уйди, пожалуйста. Видеть тебя не хочу.
У Ланкмиллера в тот момент снова очень кстати зазвонил телефон, и он вышел, наконец оставляя меня одну.
* * *
Мы молча сидели на кухне. Словно место взрыва, опустевшая и несчастная кухонька, потерявшая всякий смысл, залитая ярким весенним светом до самого потолка. Тишина между нами казалась мертвой, она оседала по полу белым шумом, касалась плеч.
Кэри допивал свой утренний кофе, а я, отказавшись от завтрака, меланхолично мордой уткнулась в стол.
– Кику, – звон чашки о блюдечко, чистый, совсем не под стать моему хозяину. – Тебе нужно поесть.
– Я не хочу, сказала же, – уныло отмахнулась от него, не удосужившись даже лица поднять.
– Может, тебе напомнить про… – начало гневной ланкмиллерской тирады было устрашающим, но я взвилась в ответ, даже не позволив ему закончить.
– Да господи, пошел ты к черту, почему ты не можешь просто отстать от меня, мне так паршиво, – злобно процедила я в столешницу, попутно демонстрируя не очень приличный жест.
В ответ послышался новый усталый вздох. Ну ударь меня уже, что ли, мне прям совсем совестно. Ланкмиллер словно уловил мои мысли, сгустил их из воздуха и переставил по-своему, заставив цепенеть от звуков своего голоса.
– Знала бы ты, как я хочу выпороть тебя сейчас. Я так устал от твоих постоянных выходок.
Я подняла на него глаза, впервые за это утро. И смысл его слов дошел до меня медленно, наложился на его образ в моей голове, на наш… род отношений. Чем бы он стал пороть? Плеткой или рукой? Нет, рукой – это отшлепать, а не выпороть. Думая о том, какие у него руки, я бы, наверное, согласилась на это и добровольно. Кожа пошла мурашками на затылке, будто ее случайно коснулся лед.
До меня вдруг наконец дошло, что я как-то непозволительно затянула со своей негодующей реакцией, в результате я просто уставилась на него, как идиотка. Надо бы как-то выкрутиться из этого мрачного тупика.
– Устал он, – фыркнула под нос, снова роняя голову.
– Поешь.
Ланкмиллер сказал свое веское решительное слово, встал из-за стола и направился к выходу из кухни. Я угрюмо сопела ему вслед какое-то время, прежде чем все-таки послушаться этих увещеваний, не глядя пихая тарелку в микроволновку.
* * *
Кажется, я проспала еще несколько часов после этого завтрака. Вернулась неверной походкой в ту спаленку наверху, завалившись на кровать, спрятала нос в ладонях и провалилась в сон. Когда проснулась, солнечный свет уже превратился из золотого в медный. Значит, дело плавно клонилось к вечеру.
Я побрела в ванную, умыться и хоть как-нибудь привести себя в порядок, хоть что-то сообразить, прежде чем он вернется. С кривой усмешкой замерла в дверях.
Еще б чуть-чуть, и поселился бы тут мой бренный дух на безвременной основе. Но сейчас уже ничто здесь не напоминало о произошедшем. Следы крови оттерли – пол сверкал первозданной чистотой, и запах моющего средства, густой и едкий, все еще ощущался в воздухе. Дверь тоже стояла целехонька. Но как он ее… Я даже задержала дыхание, когда заметила, ногтями больно впилась в дверной косяк.