Тоже оцеплен. Заплатить? Если бы знала кому.
– Кику, что ты здесь делаешь? – меня сзади тронули за плечо, заставив развернуться так резко, что невольно задела локтем кого-то в толпе.
– Доктор Фолиан? – На этот раз я соображала меньше секунды. Вцепилась намертво в его халат, откуда только силы взялись. – Проведите меня внутрь. Пожалуйста.
Может, это было строжайше запрещено по всем правилам, водить в больницу посторонних, нарушать покой, пропускной режим. Но Ричард почему-то решил помочь мне тогда, пойти навстречу по старой дружбе, пока эта решимость в голосе и во взгляде не совершила с нами непоправимого.
– Держись меня и не делай необдуманных вещей, провожу до палаты, – Фолиан склонился над ухом, накидывая мне на плечи явно великоватый белый халат, – такая суматоха, что, надеюсь, не разберут.
Он действительно проводил до палаты, как и обещал. Только сначала заглянул в свою врачебную за какими-то бумажками и сразу же посерел. Я не стала спрашивать, мне и без того было страшно, казалось, что все слова исчезли из головы, будто их у меня забрали. Поледенели руки, и, чтобы прийти в чувство, очень хотелось похлопать себя по щекам, но я сдержалась. Ричарду только истерик здесь не хватало.
– Сиди здесь тихо, и чтобы никто не видел, – шикнул он, приоткрывая дверь палаты и пропуская меня вперед.
– А это что еще за беспредел? Ее кто сюда пустил? – при виде меня раздраженно вздохнул Ланкмиллер, пребывающий с виду в добром здравии и даже в силах праведно возмущаться.
– Это я ее позвала, не ругайся, пожалуйста, – надломленный голос Алисии, заплаканное, припухшее лицо, производили неизгладимое впечатление.
Она сидела в противоположном самом темном углу палаты, полубоком к двери, поникшая, заторможенная, едва живая. Я вообще ее такой никогда не видела.
Ланкмиллер перевел мутный взгляд на меня.
– Нечего тебе здесь делать.
– Как будто кто-то тебя спрашивает, – едва слышно огрызнулась я.
– Ну-ка тихо! – повысил голос Фолиан, у которого терпение кончилось слушать эти семейные перепалки. – Новости паршивые. Вещество, которым тебя отравили, это смертельный яд. Действует в первую очередь на сердце и легкие. Лекарства против него нет – это медленная смерть. Судя по твоим анализам, необратимые последствия уже наступили. Мой прогноз – до рассвета. Все, что я могу для тебя сделать – облегчить состояние до остановки сердца. Больше ничего.
Ричард вышел, не дожидаясь реакции на свои слова. Многолетняя врачебная практика сказывалась, он превосходно держал себя в руках, но на последних словах голос все равно дрогнул. Ясно теперь, чем объяснялась его удивительная сговорчивость. Он уже тогда подозревал.
Боль, густая и острая расплавленной смолой прокатилась от грудной клетки к незащищенному животу, заполняя меня целиком, втягивая в мрачное тяжелое оцепенение.
– Что ты так смотришь, хочешь, чтобы я ушла? – спросила хриплым прерывистым шепотом.
– Ну а ты сама-то как думаешь? – Кэри почему-то оставался очень спокойным, со светлым лицом и негромким голосом. – Хочется все это видеть? Хочется еще раз через все это пройти?
Я поняла, о чем он говорил. Об отце. Тогда все случилось так внезапно, никто этого не ждал. Никто не заметил приближения к краю, а через секунду был сделан бесповоротный шаг. Это сильно огрело по затылку, ослепило, смешало мысли. Почему-то сейчас сознание оставалось до боли ясным.
– Не выгоняй меня.
– Тогда не делай такое скорбное лицо. Сама посуди, провести последние часы жизни наедине с рыдающими вдовушками – удовольствие сомнительное.
Хотя последствия уже наступили, внешне они пока что не отражались, и оттого еще сложнее было поверить. Ланкмиллер очень хорошо держался и даже находил в себе силы шутить.
– Лис, солнышко, дай телефон.
Он был привязан к капельнице, поэтому пришлось просить о помощи сестру. Она сейчас выглядела особенно маленькой и растерянной, молча протянула ему трубку и села рядышком. Обнимая ее, Ланкмиллер позвонил Феликсу и разговаривал все с той же нездоровой веселостью.
О том, что фирму нужно переоформить на Лео, а Нейгауза он назначил опекуном, и что в этом деле ни в коем случае нельзя откладывать на потом, просил приехать. С приездом Феликс никак не успевал, был почти на другом конце Земли, очень сокрушался по этому поводу. Когда вызов прервался, повисла неловкая тишина. О главном они так и не заикнулись.
– Чего вы такие мрачные, ну? Амалия вон тоже скоро отправится на тот свет. Как по мне, весомый повод для радости, – пока Кэри это говорил, в глазах у него блестели искорки, те самые, которые исчезли со смертью Элен. И его можно было понять.