— Вот что значит незашоренность мышления, — прокомментировал шаман, — а я не додумался.
— Ты просто думал о другом, — пожала плечами я.
Черандак дисциплинированно ждал на другом берегу, и, едва мы перебрались, вывозившись по колено... даже думать не хочу, в чем, спокойно потрусил вперед.
И вскоре перед нами замаячила кованая ограда, а в глубине сада — тень дома. Именно тень, а не сам дом. Она была прекрасна, подавляла размерами и пугала темнотой, но яркая луна просвечивала сквозь нее, выдавая всю иллюзорность этого величия.
— Почему так? — Шепотом спросила я.
— Пес его знает, — отозвался Хукку.
— Ты знаешь? — Я присела на корточки рядом с призраком, положила руку ему на холку и... словно провалилась в водоворот чужой памяти.
... Продвигаясь в тумане Петр вытянул руку вперед и удара по голове никак не ждал. Да еще фуражка съехала на нос, совсем закрывая глаза.
Он успел выхватить револьвер и хорошо не начал палить в белый свет, как в копеечку — вот позорище было бы! Но — разобрался. Путь ему преградила решетчатая ограда. Рука прошла сквозь, а, поскольку он, пытаясь хоть что-то разглядеть, инстинктивно тянул голову вперед, как черепаха — в лоб ему и прилетело.
— Степан, — позвал он.
— Да, командир. Я здесь.
Слева выросла невысокая, коренастая тень.
— Алексей... Алексей!
— Пропал хлопчик, — Степан смачно сплюнул, целя в сторону ограды, — должно, в тумане этом клятом заплутал.
— Голос-то мог бы подать, — за показным недовольством Петра скрывалось нешуточное беспокойство, — идем меньше версты, далеко убрести не мог.
— Может, споткнулся, да это... башкой о камень?
— Надо его найти, — решил Петр, — давай так: я — вперед, выясню, что тут за черти баню топят, что такой парок хитрый... А ты тут обожди, да время от времени покрикивай. Сам только в туман не лезь, а то двоих искать придется.
— Уверен? — Деловито спросил Степа, — В гнездо это колдовское одному-то соваться...
— Ничего, нет такого колдовства, чтоб сплясало против семи патронов в барабане.
— Да так-то оно так, только все равно как-то не эдак...
— Сам-то понял, что сказал? — Добродушно поинтересовался Петр, — все, боец Ильин, разговорчики отставить, выполнять приказ.
— Так точно, товарищ командир, — буркнул тот, явно чем-то недовольный.
Хотя — понятно чем. Он один пробился за Петром к самой проклятой усадьбе — и какая байка была бы красивая, в самый раз девок охмурять... А конец какой? "Потом командир пошел в разведку и распугал всю колдовскую контру, а я забор подпирал, чтобы не свалился..."
Не, на такую девки не поймаются. Так что Степана можно было понять. Но и отменять приказ Петр не собирался — Лешка-то куда-то пропал, и это было, всяко, поважнее личной жизни бойца Ильина. Даже если дело у него совсем швах.
Перемахнуть через забор было делом одной секунды. А там, за оградой, никакого тумана уже не было. Разбегался дорожками красивый, но, видно, в последние годы подзапущенный парк, темнела крышей беседка. Сплетал ветви дикий ивняк у забора, готовясь пойти войной на "культурные" посадки и довести это дело до полной и окончательной победы над трудами садовника.
Петр оглянулся — сзади клубилось белое марево. Снова посмотрел вперед — там высился во всем своем великолепии особняк с белыми колоннами и впечатляюще скошенной крышей — под разным углом справа и слева. Это нарушало симметрию, но, видимо, было оправдано с инженерной точки зрения, так как учитывало розу ветров.
Интересный дом. Пожалуй, он полазал бы тут даже безотносительно "зачистки гнезда контрреволюции", просто так. Как инженер.
Дорожка, ведущая к дому, сильно заросла травой, на ней ковром лежали опавшие листья и Петр уже, было, подумал, что никого тут не найдет. Был бы садовник — не допустил такого безобразия. На ту же мысль наводили тяжелые ставни, закрытые наглухо.
Что ж... Осмотреть усадьбу в любом случае стоило. И, если она, правда, покинута — доложить командованию. Здесь может разместиться госпиталь. Или школа. Или еще что-нибудь нужное — снаружи дом казался добротным. А если окажется, что и печи в порядке, будет вообще подарок.
С этими мыслями Петр не заметил, как легко взбежал по довольно-таки крутой, местами выщербленной каменной лестнице и потянулся, было, к дверям, гадая, придется ли ломать замок.
Не пришлось. Дверь распахнулась сама и на пороге возникло "чудное видение" — лет восемнадцати, а может и меньше. "Взрослости" и стати добавляли строгая прическа "валиком" и синее платье в пол из дорогой, плотной материи. По-девичьи хрупкие плечи были по холоду укутаны шерстяным платком, а глаза над вздернутым носом к едва заметных конопушках смотрели... с ужасом.
Словно Петр был вставшим на дыбки медведем.
Он понял, что еще мгновение — и девчонка завизжит, а потом, чем бесы не балуют, и чувств лишится. И доброжелательно сказал:
— Здравствуйте, барышня. Вы здесь проживать изволите?
Доброжелательность пропала втуне. Девчонка опомнилась, но, вместо того, чтобы визжать или падать, отшагнула назад и захлопнула дверь у него перед носом — Петр слышал, как с той стороны лязгнул тяжелый засов.
Вот ведь... лисичка.
— Барышня, — повысил голос Петр, — я вас не обижу. Поговорить хочу. Я — командир отдельного отряда ЧОН, который скоро будет здесь...
Куда там! Если девчонка и стояла под дверью, то либо ничего не слышала, либо не поняла. Либо просто растерялась.
Такое впечатление, что она тут год людей не видела и приняла его за упыря или еще какую нечисть из болот вылезшую.
Хорошо — осиновым колом не пырнула.
ГЛАВА 37
Выносить дверь не пришлось. Привлекать внимание стрельбой из нагана — тоже. К счастью. Первое Петру было просто не по силам — разве гранатой, и то без гарантии, а на второе, элементарно, жаль патронов. Это же не обесценившиеся ассигнации, которые на рынке отдавали и брали метрами, это во времена великих потрясений самая твердая валюта.
Тратиться не понадобилось. Дверь открылась во второй раз. Но вместо милой девочки в проеме маячил здоровенный мужик из тех, про кого говорили: "коня поднимет". Уже не молод: темная, аккуратно расчесанная, но не стриженная борода была вовсю посечена серебряными нитями седины. На голове красовался серый купеческий картуз. Широкие плечи плотно облегала синяя, местами штопанная рубаха. Черные штаны были заправлены в высокие сапоги.
Вряд ли мужчина, кем бы он ни был, ходил в доме при полном параде. Выходит, вышел специально встречать.
Темные глаза вцепились в Петра с подозрением.
— А ну, мил государь, перекрестись, — потребовал мужик. И подозрение переросло в уверенность, когда Петр отрицательно покачал головой:
— Религия — орудие классового гнета. Декретом от двадцать третьего января восемнадцатого года церковь отделена от государства.
Мужик набычился:
— Либо крестись, либо я тебе сейчас башку от тела отделю, безо всяких декретов. Нам тут, в доме, нечистая сила не нужна.
— О как! — Петр шевельнул бровью, — А как же, говорят, что вы тут колдуны все?
— Говорят что кур доят. А коров на яйцы сажают. Так что — сам перекрестишься, аль помочь маленько?
Командир отдельного отряда ЧОН широко улыбнулся, сложил руки троеперстием, поднес мужику едва не к самому носу и размашисто осенил себя крестом, приговаривая:
— Потушил ли керосинку — троеперстие коснулось лба,
Застегнул ли я ширинку... — ширинка оказалась застегнута и завязана;
Есть ли деньги на обед — правая сторона;
Не забыл ли партбилет, — левая...
Все ли правильно?
— Не упырь, — с каким-то даже сожалением согласился мужик. — А как же прошел? Ежели без креста и без антихриста?
— А ногами. Сначала левой, потом правой, потом снова левой.
— И отводка-то дедова пропустила...