— И давно ты так любишь людей?
Она энергично кивнула.
— Мир был бы другим, если бы мы любили друг друга, как учил Иисус Христос. Не так, как учит церковь, а по-настоящему, лаская друг друга. Разве ты не ласкаешь собак?
— Про собак ты уже говорила.
— Можешь положить голову мне на грудь. Я сделаю все, что ты захочешь. Честное слово. Если у тебя горе, расскажи мне. Я тебе помогу. Если у тебя нет дома и нечего есть, пойдем со мной в наш Дом, и там ты обретешь любовь, еду и кров.
— Рекламируешь какой-нибудь не совсем обычный отель?
— Не совсем обычный?
— Ну… ты понимаешь, что я хочу сказать.
Она убрала руку и откинула волосы. Ей от силы было лет двадцать. А может, и того меньше.
— Нет, это ты меня не понимаешь. Ведь я не прошу, чтобы ты любил меня. Я хочу, чтобы ты позволил любить себя. Я реализуюсь только в любви.
— И давно ты так реализуешься?
— Уже три месяца. И счастлива, очень счастлива. Для счастья только и нужно, что уметь любить. По-настоящему, без притворства и жеманства. Как велел Бог.
— Прекрасно, но у меня нет желания. Просто сижу и греюсь на солнышке. Я полагал, за это платить не надо, но, как видно, ошибался.
Девушка тряхнула головой, как бы отгоняя дурные мысли. Лицо ее выражало досаду. Она вытащила из папки и молча протянула мне брошюру, напечатанную на розовой бумаге. На обложке было написано: «Я тебя люблю».
Вверху нарисовано огромное солнце, лучи которого освещали слова: «Свет Мира».
— Что это такое?
— Почитай, тебе будет полезно. «Свет Мира» откроет тебе истину… Почитаешь, а потом, может, и позволишь любить себя.
— Почему бы тебе не сделать воистину благое дело и не оставить меня в покое? Уходи, это будет доказательством твоей бесконечной любви к ближнему.
Она встала и разгладила юбку. Сейчас она казалась еще моложе, совсем девочка.
— Извините, — голосок у нее стал тоненьким и дрожащим. — Можете оставить себе наш журнал. Прочитайте его, пожалуйста. Захотите позвонить, там есть телефон нашего Дома. Попросите Марию, меня позовут.
Я заглянул в журнал. «Любовь — единственная живая субстанция мироздания…» — прочитал я и протянул ей брошюру.
— Отдай лучше кому-нибудь еще, Мария, может, ему пригодится.
— Нет, оставьте себе. И простите за беспокойство.
— Сколько это стоит? — спросил я и тут же пожалел.
— Ему нет цены. Не хотите платить, можете взять так. Ну а если…
Я вынул монету в сто песет, подержал ее какое-то мгновение в руке, ласково поглаживая, а потом все же протянул девушке. Она быстро спрятала деньги.
— Выпей кофейку.
— Спасибо, — сказала она и ушла.
Я смотрел, как она шла через площадь, прижимая к груди папку. Легкий ветерок шевелил ее распущенные волосы. Потом она скрылась на улице Даоис.
Брошюру я скомкал и выбросил. Желание погреться на солнышке пропало. Я закурил и пошел домой. Что еще можно было делать при полном отсутствии денег?
Это произошло в конце сентября. Был на редкость солнечный день. А потом погода в Мадриде испортилась.
Бывают истории, о которых не скажешь точно, когда они начались и когда закончились, если они вообще когда-нибудь кончаются. Эта, возможно, началась примерно через месяц после того, как начальник службы безопасности компании «Транссегур» вызвал меня и объявил, что очень доволен моей службой и обязательно позвонит, когда у них снова появится вакансия.
Всего три месяца я носил хорошо отглаженную синюю форму с дешевым пистолетом системы «габилондо» калибра 9 мм на поясе. Наша группа охранников имела в своем распоряжении машину типа «фургон», на которой мы объезжали в конце дня десятка полтора небольших фирм, забирали у них дневную выручку и развозили по банкам. Моей зарплаты хватало на еду и даже на уплату кое-каких старых долгов.
Вот почему, собственно говоря, в тот день, когда в половине двенадцатого раздался звонок в дверь, я еще лежал в постели.
Накинув старый шелковый халат времен моей боксерской молодости, я отправился открывать.
Он вошел и крепко меня обнял. Волнистые, как и прежде, каштановые волосы, широкая улыбка, отличный костюм.
— Тони, старик! Сколько лет!..
Следом за ним молча переступил порог какой-то тип, медленно закрывший за собой дверь. Худой, жилистый, одетый с продуманной элегантностью, свидетельствующей о наличии собственного портного. Ему было лет шестьдесят. Бледное лицо казалось напудренным фиолетовым тальком и светилось каким-то фосфорическим мертвым светом, придававшим ему выражение ледяного спокойствия.