— Спасибо, Овандо, — сказал Фрутос.
— Полный доклад я вам представлю в самое ближайшее время. — Они снова молча поклонились и направились к двери. Фрутос повернулся ко мне.
— Вот какие дела. — Он посмотрел мне в глаза. — Самоубийство.
— Луис, — прошептал я.
— Ты должен рассказать мне кое-что. — Фрутос буквально впился в меня взглядом. — Слышишь, Карпинтеро, ты должен мне кое-что рассказать.
Я снова посмотрел на Луиса. Мне приходилось видеть немало трупов, я бы сказал, даже слишком много, все они отличаются необыкновенным спокойствием и невозмутимостью. Живому человеку не под силу изобразить такое спокойствие.
В этот момент я заметил, что на другой руке у него не было перчатки.
— Когда наконец кончится этот театр, комиссар? — неожиданно прорычал кто-то у нас за спиной. Мы обернулись. Коренастый мужчина с отечным лицом в красных прожилках рассерженно размахивал руками. Голос у него был натужным и грубым. — Сколько мы еще должны ждать, чтобы унесли труп? Ответьте мне, комиссар, и я буду знать, идти ли домой обедать или возвращаться в суд.
Фрутос крепко сдавил мой локоть — привычка, приобретенная в результате многолетней практики задержания преступников, — и вывел из комнаты. Он ничего не ответил сердитому мужчине, и тот посторонился, пропуская нас.
— Спасибо, комиссар, — прорычал он.
— Не за что, судья.
— Немедленно унести труп! — приказал судья мужчинам в белых халатах, стоявшим поблизости с носилками.
Мы с Фрутосом спустились по лестнице. Он все еще держал меня за локоть. В холле было полно полицейских и людей в штатском. Увидев Фрутоса, все они вытянулись по стойке «смирно». Через холл прошли санитары с носилками, на которых лежал покрытый простыней труп Луиса. Вскоре послышалась сирена «скорой помощи». Я не понимал, почему так торопятся увезти Луиса в морг.
Фрутос прервал мои размышления.
— Когда ты видел его в последний раз?
— Дня два-три назад, он заходил ко мне. Немного… нервный, но, как всегда, очень симпатичный. Обещал позвонить, да так и не позвонил.
— Нервный?
— Все чиновники мне кажутся нервными, Фрутос, а Луис был чиновником. Единственное, что могу сказать тебе с уверенностью: никак не ожидал, что он покончит с собой. Впрочем, разве можно быть в чем-нибудь полностью уверенным?
— Вот уж никогда бы не поверил, что ты друг дона Луиса Роблеса. Чего только не бывает в жизни, Карпинтеро.
— Мы с ним отбывали вместе воинскую повинность, служили в одной роте. Потом какое-то время встречались. Вот и все. Я не видел его больше двадцати лет.
— Не совсем так. В сентябре тысяча девятьсот шестьдесят восьмого вы встретились во время студенческой демонстрации на улице Принцессы. Зашли в бар и выпили что-то, возможно, пиво. — Фрутос изобразил некое подобие улыбки. Зубы у него были все такие же большие и зеленые, как прежде. Я не смог скрыть удивления. — Через полчаса вы разошлись.
— Верно… я забыл. Он убегал от полиции и чуть не налетел на меня. Не помню, куда я шел.
— На тренировку.
Я внимательно посмотрел на него.
— Ну и дошлые же вы ребята! А сейчас, Фрутос, я хочу домой.
Он пропустил мои слова мимо ушей, вынул из кармана пачку табака «Идеал», папиросную бумагу и стал скручивать сигарету.
— В тот день мы следили за Луисом Роблесом. У нас есть фотографии, много фотографий. На некоторых запечатлен и ты. Пришлось тебя опознавать. Наш человек проводил тебя до спортзала, узнал твое имя, потом мы… некоторое время… следили за тобой, пока не выяснили, что ты не связан с подрывными элементами… Кстати, когда ты поступил на службу в полицию?
— В шестьдесят пятом.
— Если бы не полковник Кортес, тебя бы не приняли. На тебя завели карточку.
— Скучаешь по тем временам, Фрутос?
— Ошибаешься, но это неважно. Сейчас меня интересует дон Луис Роблес. Мы знаем, что в свое время он был студенческим вожаком. В феврале тысяча девятьсот шестьдесят седьмого он вступил в компартию, а в семьдесят втором, после ареста активистов в Алькобендас[1], вышел из нее. — Он вздохнул, закурил сигарету и выпустил дым.
А я в это время вспоминал полковника Кортеса из Национальной федерации бокса и моего отца, который чистил лаковые туфли полковника, пока тот пил кофе в «Немецкой пивной».
Фрутос еще что-то говорил, но я его не слушал. Полицейские, агенты в штатском, судебные чиновники начали расходиться. Слышно было, как они заводят машины и отъезжают. Невольно я снова обвел, взглядом картины, скульптуры, высокие потолки.
1
В 1972 году в окрестностях Мадрида была арестована большая группа руководителей компартии и рабочих комиссий (прогрессивных профсоюзов).