У меня, в общем, добрый характер, я пацифист, никому не желаю зла, но излюбленные герои в моих книгах — угнетатели. Не потому, что я им симпатизирую — просто мне интересна их внутренняя противоречивость. Много лет пытаюсь понять Йозефа Менгеле, врача, главного палача концлагеря в Аушвице, который прекрасно ладил со всеми в любой компании, был заботливым семьянином, любил детей и розы — и при этом уничтожил в газовых камерах сотни тысяч людей.
И еще один вопрос, над которым я много размышлял: почему я избрал для себя именно писательство — эту профессию одержимых? Глубоко погрузившись в мутные воды прошлого, покопавшись в своих комплексах и прочем хламе, я понял почему. Потому что всегда ощущал себя слишком толстым! Лишние килограммы в молодости означали, что я не такой, как мои сверстники. Меня не брали в компанию, я был предметом вечных насмешек, особенно во время спортивных игр, требующих ловкости. Правда, постепенно я приобрел немалую физическую силу, компенсировав тем самым свою неуклюжесть, и мог набить морду любому охотнику позубоскалить на мой счет.
Еще хуже мне пришлось, когда наступили годы юношеской зрелости и гормоны затанцевали канкан в моей крови. Симпатичные мальчики прибирали к рукам самых красивых девочек, а у меня не было шанса на взаимность. А ведь хотелось, чтобы я кому-то понравился.
Как раз тогда, в начале пятидесятых, я познакомился с молодыми радикалами из литературного журнала "Параван". Редакция его помещалась в старой квартире в Хаге, одном из районов Гётеборга. По вечерам молодые художники, писатели, артисты собирались в редакции, пили чай, курили, занимались брошюровкой своего журнала и спорили. Там я встретил писателя Петера Вайса и его брата Александра, композитора Свена Эрика Юхансона, литераторов Бенгта Андерберга, Карла Акселя Хеглунда, Эверта Лундстрема, гения электронной музыки Руне Линдбылада, драматургов Кента Андерссона и Бенгта Братта — называю тех, кто впоследствии приобрел известность на поприще культуры. Здесь я, рабочий парнишка, чья семья не имела никакого отношения к литературе или искусству, прошел хорошую школу.
Однажды Петер Вайс привел меня в библиотеку.
— Если ты не хочешь всю жизнь прожить дураком, прочитай-ка вот эту книжку. И вот эту, и еще вон ту, — он указал на самые знаменитые произведения мировой литературы.
Я стал читать, потом еще и еще, и мне открылись иные миры.
И тут я сделал потрясающее открытие. Поскольку я мог говорить с девушками на иные темы, чем мои товарищи, я стал что-то значить в их глазах. Все чаще именно я провожал их по вечерам домой после танцев. Литература не только открыла мне ворота к знаниям, она отдернула шторы, скрывавшие мир любви, укрепила веру в себя. Спасибо вам за это, Петер Вайс, Карл Хеглунд, Эверт Лундстрем и другие ребята из "Паравана"!
В редакции журнала я был ошеломлен еще вот чем. Хотя художники были бедны, как крысы из идущей под слом конуры, при входе в квартиру они выкладывали на стол сигареты, дешевые 10-кроновые пачки. Когда-то я спросил, нельзя ли и мне сигаретку. Мне ответили: ну конечно, это ведь на всех.
Спроси я то же самое у своих приятелей в рабочем квартале, я бы услышал в ответ: "Ладно уж, бери, но не забудь, что в прошлую пятницу ты уже одолжил одну. Так что отдашь две".
Художники из "Паравана" иначе смотрели на жизнь, и знакомство с ними стало для меня своеобразной прививкой на всю жизнь, прививкой солидарности с теми, у кого ничего нет.
Обидно, что с годами писать не становится легче. Наша профессия не знает рутины, тут нет надежды, что набьешь руку и сможешь расслабиться, опираясь на сделанное раньше. Кожа чувствительна, как и в молодости, раны болят ничуть не меньше. Выносить уколы критиков и сейчас нелегко. В таких случаях я вспоминаю утешительные слова Артура Лундквиста: каждый критик создает эпическое полотно, посвященное не моей книге, а собственному несравненному таланту.
С другой стороны, нельзя сказать, чтобы положительные отзывы особо помогали мне в работе. Они лишь подтверждали то, что я и сам знал о своей вещи еще в тот момент, когда нёс её в издательство. Но они укрепляли, конечно, веру в себя.
Ты размышляешь, почему читателю интересны не только книги, но и личная жизнь их автора. В странах с рыночной экономикой на то есть особые причины.
Подглядывая за художником в замочную скважину, средства массовой информации более всего падки на скандалы, банкротство, разводы, обожают подробно рассказывать, кто и сколько пьет или кто с кем переспал. Я очень сочувствую тем, кто подвергается этому кошмару — но такая скандальная слава способствует, как это ни парадоксально, успеху книги. Так что создание подобного имиджа в интересах как издателя, так и самого автора. Я, например, знаю писателя, который совершенно сознательно старается шокировать публику подробностями своей сексуальной жизни, чтобы привлечь внимание средств массовой информации. Почему бы и нет? Если бы газеты и телевидение вдруг заинтересовались моей персоной, я бы, пожалуй, был только польщен. Ведь это своеобразный знак не только внимания, но и одобрения.