А еще заниматься гигиеной собственной памяти. Не позволять сбить себя с толку разговорами типа "раньше было лучше". Если "лучше" это "сытнее", то сытнее раньше действительно было только в Москве. Но вспоминать московскую сытость (весьма и весьма относительную) перед лицом всей России, всегда ездившей в Москву, как в гастроном и универмаг, и уже несколько десятилетий жившей по талонам, просто безнравственно и стыдно.
Жить и видеть, как в безжизненное тело российского хозяйства по капле, медленно возвращается жизнь. Стараться понять, что Россия должна постичь все науки, давно знакомые миру, и научиться следовать им: и науку организации труда, и науку его оценки, и науку обрабатывать землю, науку убирать и хранить урожай, и науку о взаимодействии предприятий друг с другом… Политэкономию, которую мы. все десятилетиями изучали, по которой сдавали зачеты и экзамены, надо решительно забыть: наука эта оказалась не наукой. Опытным путем ее выводы и рекомендации проверялись семьдесят лет: пшик один вышел.
А еще жить и понимать, что царство Божие все-таки внутри нас. Внутри, а не где-то снаружи. Что очень многое вокруг таково, каким человек его видит. Хочет человек видеть что-то безобразным — оно безобразно. Хочет видеть прекрасным — оно прекрасно.
И на вопрос "Как выжить?", мне кажется, нужно отвечать только в тех несчастных точках нашей в прошлом общей территории, где стреляют. Там надо думать, как не угодить под пулю, не подорваться на мине… А еще на этот вопрос надо отвечать в тюрьме — наше общество безжалостно к своим заключенным, попавшие туда должны как-то приспособиться к нечеловеческим условиям существования, если не хотят погибнуть не за понюх табаку. И в детских домах… Особенно после детского дома — как, в самом деле, выжить? Куда податься? Где жить? На какие деньги одеться, купить кастрюли и сковородки?.. И в домах инвалидов, престарелых — и больно, и одиноко, и никому ты не нужен, и некому пожаловаться, и никто не пожалеет… И в больницах, после операций… И в армейской казарме лелеяному пареньку, мягкосердечному очкарику — как выжить?..
Остальным же — здоровым в пределах и нормах своего возраста, на своих ногах, с руками и головой — почему надо задавать себе этот вопрос? Почему надо от кого-то требовать, от кого-то ждать ответа? Надо жить, а не выживать.
Общество измаялось в ожидании западной гуманитарной помощи, перестало ее стыдиться, протягивает за нею руки. Почему так?.. Зачем бесплатные обеды в школах всем подряд? Они как кидались казенными котлетами, так и кидаются, уборщица как сваливала в помойное ведро несъеденную ими кашу, так и сваливает. Бесплатные обеды нужны, может быть, двум, ну трем деткам — их бы и кормить. Но, увы, — социалистическая уравниловка во всей силе. Школьник? Под опеку. Неважно, кто твои родители. Пенсионер? Под опеку. И никто не прошелся по домам, никто не переписал на отдельный листочек по-настоящему нуждающихся, беспомощных, несчастных. Под опекой общества, с рукой, готовой принять "гуманитарную помощь", оказывается и вот тот дядька в пальто с каракулевым воротником, бывший доблестный чекист, живущий в роскошной квартире, здоровый, сытый. И вот та накрашенная тетенька, которая вовсю кокетничает от скуки: выпихнули с работы ее за безделье ровно в пятьдесят пять лет, избавились, она и рада теперь ничего не делать… И опекать их будут за счет трудящихся день и ночь, отнюдь не богатых, валящихся с ног от усталости, растящих детей…
Школьная учительница, митинговавшая недавно в коридоре среди детей (тема митинга "эти демократы", "ваш Ельцин", "раньше все было, а теперь ничего нет"), с надрывом выкрикивала: "Моя старушка-мама… моя бедная мама… привыкла покупать два пакета молока в день… А теперь она может купить только один! Вот результат всей ее честной трудовой жизни!" "А вы второй-то пакет сами ей покупайте, — сказал мой сын. — Мама все-таки… Воспитывала вас, растила". Он рассказывает, что учительница замолчала и заморгала растерянно. Самой ей в голову этот вариант не приходил…
"Куда мы идем?" Еще один с виду новый вопрос, а на самом деле чисто советский. Раньше было известно — идем к коммунизму. Везде было написано, на каждом заборе, вперемежку с матерными словами. И все знали. Злились, анекдоты сочиняли, ехидничали, ни секунды не верили, но, оказывается, знали. Цель, видите ли, была. Сейчас — нет цели.
А никуда мы не идем. Живем. И цель у каждого — своя. У кого-то — наука, у кого-то — литература, у кого-то — работа, у большинства — вырастить хороших детей, научить их делу, воспитать их так, чтобы жили нормально среди людей, сами не мучались и других не мучали. По возможности сделать их жизнь поблагополучнее, посчастливее, поспокойнее. Скрасить жизнь своим старикам…