— Нет, — слышал я голос швейцара. — Он не сказал, что ему нужно. — Страж устремил на меня вопрошающий взгляд.
Я сунул ему под нос свое удостоверение.
— Частный детектив, — отрекомендовался я. — Мне необходимо задать несколько вопросов.
Швейцар присвистнул.
— Частный детектив, — доложил он собеседнице, мощной лапищей ухватил меня за руку и притянул ее к себе вместе с удостоверением. — Из Эмеральд-Сити, — прочел он. Затем отпустил мою руку и положил трубку.
— Можете подняться, приятель. Но если у вас при себе оружие, оставьте его здесь.
Мне не понравился такой оборот дела.
— Это она так сказала?
— Нет, приятель. Это я говорю.
Я запустил руку в карман и извлек свою игрушку. Вроде бы ненароком с секунду подержал пистолетик направленным на швейцара. Ни одна черточка на его лице не дрогнула. Он спокойно забрал у меня оружие и положил на стойку.
— Четвертый этаж. Направо, квартира «С».
Кивнув, я направился к лифту. Это был элегантный скоростной подъемник, из тех, что, кажется, и не подумают притормозить у верхнего этажа, а, пробив крышу, воспарят в небеса. Терпеть не могу эти новомодные лифты, меня в них мутит. Резко затормозив, стальная коробка остановилась у четвертого этажа. Дверца отворилась, и ноги мои приросли к полу.
Передо мной стояла Мэри Харрис — целая и невредимая, свежая, бодрая, юная, в полотняных брючках и майке, безо всякой косметики.
Дверь лифта начала закрываться, и девушка проворно нажала кнопку, чтобы открыть ее снова.
— Вы ведь хотели меня видеть? — спросила она. Голос у нее был испуганный, словно, говорить она привыкла шепотом, и сейчас слова ее, хотя и произнесенные громко, вслух, звучали проникновенно. — Детектив из Эмеральд-Сити? — Она говорила скороговоркой, это сообщало каждой ее фразе робкую, едва уловимую мелодичность.
Я промычал нечто нечленораздельное и шагнул из кабины. Она не отстранилась, и я вынужден был прикоснуться к ней вплотную, чтобы дать дверце лифта захлопнуться.
— Что-то случилось с моей сестрой?
— С вашей сестрой? — тупо переспросил я.
Она сделала нетерпеливый жест.
— Ну да, с Мэри. Ведь вы из-за нее приехали, я так поняла? — Теперь она отступила назад, словно желая разглядеть меня как следует.
— Да, — согласно кивнул я.
В коридор выходили четыре двери; должно быть, квартиры были небольшие. Ее квартира находилась в самом углу. Дверь была распахнута, однакр засов и цепочка изнутри свидетельствовали, что девушка не слишком-то доверяет домашнему стражу. Я очутился в скромном жилище. Не поймите превратно, я вовсе не имел в виду эпитет «убогое», хотя в наше время эти понятия часто путают. Мебели было мало, словно хозяйка не собиралась обживаться здесь надолго. Двустворчатый шкаф под потолок со стенками пастельного тона, столы и кресла из бамбука и кожи, письменный стол, который никоим образом не назовешь дамским. По обеим сторонам комнаты — двери, наверняка в ванную и в спальню. В кухню можно было попасть из крохотной прихожей. Девушка присела на корточки у нижнего отделения встроенного шкафа: там помещался бар с холодильником. Не оглядываясь, она спросила своей очаровательной, напевной скороговоркой:
— Вероятно, не откажетесь выпить?
Для выпивки было еще рановато. Я не успел ответить, а девушка уже с облегчением захлопнула дверцу бара. Медленно выпрямившись, она обернулась ко мне. Сесть мне она не предложила, мы так и стояли друг против друга.
— Что с сестрой? — спросила она.
— Мэри Харрис — ваша сестра?
— Да, — нетерпеливо кивнула она. — Вообще-то ее зовут Мэри Хилтон, просто сестра не хотела, чтобы… Фу ты, господи, да говорите же наконец, в чем дело!
Я сделал глубокий-глубокий вдох. Этот разговор давался мне труднее, чем общение с гангстерами Траски или ищейками Виллиса. Что мне ей сказать? Как бы потактичнее сообщить скорбную весть?
— Она скончалась, — сказал я.
Девушка не упала в обморок, не разразилась истерикой, она недвижно застыла, уставясь на меня, и в какой-то момент я даже подумал, что она не расслышала или не поняла, что я сказал. Затем она повернулась ко мне спиной. Я беспомощно переминался с ноги на ногу, не представляя, как быть. Прошло несколько минут, прежде чем она снова повернулась ко мне. Потрясение никак не отразилось на ее лице, даже глаза не покраснели, лишь выражение задорной веселости исчезло напрочь.