Выбрать главу

— Простите за нескромный вопрос, Петр Захарович, но сколько вы получаете? — неожиданно для собеседника спросил он.

Тараскину не нравился этот дотошный жгучий брюнет с бездонными голубыми глазами. Всякий раз, когда Петр Захарович в них смотрел, ему казалось, что ноги его сводит судорога и он начинает медленно погружаться в горько-соленую бездну иронии. В таких случаях он прищуривал свои зерцала — мутные от систематической пьянки и многолетнего копания в чужих делах, — поворачивал голову вправо градусов на сорок и, косясь на агента из этой позиции, начинал врать или говорить пошлости.

— Чего это ты вдруг о деньгах заговорил? — вопросом на вопрос ответил наставник. На этот раз он изменил тактику: встал, снял пиджак, повесил его на спинку стула, снова сел и уперся глазами в розовую скатерть. Он сразу догадался, к чему клонил агент. Тараскин судорожно шарил в мозгах в поисках лапши, которую ему надо было срочно повесить на уши этому пацану. Словно это он, Тараскин, писал ублюдочные приказы, заставлявшие опер-состав экономить на агентуре. Послать бы сейчас этого нищего к Андропову и посмотреть, как потом будет выглядеть председатель.

Петр Захарович чувствовал себя как карась на сковородке. Фима равнодушно бросил в него щепотку соли:

— Так ведь друзья мы с вами и соратники. А я при этом всего лишь за полсотни в квартал ратоборствую…

Капитан ослабил на шее слегка засаленный в узелке красный галстук и принялся расстегивать воротник сорочки, одновременно выдавливая из себя то единственное, что ему удалось отыскать в долговременной чекистской памяти:

— Мы с тобой оба за идею вкалываем. — Ему никак не удавалось продеть пуговицу через узковатую петельку. — Ты с заграничных подачек раза в три больше чем я имеешь, а я не лезу к тебе с интимными вопросами.

— Видно, вы меня с каким-то другим агентом путаете, Петр Захарович. Не та я персона, чтобы меня заграница кормила. Вы почитайте мое дело повнимательнее — там про меня все написано.

— Какое еще дело? О чем ты говоришь? Хорошо, на следующую встречу зелененькую принесу. Вот дружков твоих заломаем, тогда что-нибудь посущественнее изобразим. Ты только старайся, дружок, старайся. Когда последний раз у Марика был? — Он наконец расстегнул ворот рубашки и скрестил короткие руки на груди.

— Двух недель не прошло, — ответил Фима.

— Так не годится. Так он скоро твое лицо забудет. Сегодня же созвонись с ним. Скажи, что неплохие книжки из-за бугра получил.

Петр Захарович достал из потертого желтого портфеля четыре томика в ярких блестящих обложках и положил их на стол перед агентом:

— На-ка вот несколько за наш счет.

— Не из моей ли почты конфискованы? — поинтересовался тот.

Избавиться от этого красавчика было давней мечтой капитана. Другие агенты хоть ни черта и не делали, но не задавали идиотских вопросов — боялись, а значит — уважали. С некоторыми можно было и пузырь раздавить. С этим же — никакого сладу, одна нервотрепка. Но писуч, гад, как Лев Толстой! В сейфе Петра Захаровича валялись уже три тома рабочего дела Циника. Правда, два последних до сих пор не были подшиты: все не было времени составить описи. Зато в личном деле была аккуратно пронумерована почтовая переписка агента в ксерокопиях.

— Ну, ты даешь, приятель! — воскликнул карась и снова подпрыгнул на сковородке. — Мы законность, между прочим, как партийный устав блюдем. Нету у нас ни права, ни времени рыться в чужих почтовых ящиках. Эти книжонки кровью и потом добыты. На тебя, почитай, половина всей советской разведки пашет.

Весь вид Петра Захаровича свидетельствовал о большой загруженности закордонных служб КГБ. При этом его глаза были прищурены, а голова задрана вправо вверх.

«Во врет! И ни один мускул не дергается!» — восхитился Фима и продолжал посыпать карася сольцой:

— Не пойму я что-то: то ли в нашей разведке всего два сотрудника осталось, то ли на КГБ только два агента работают?

— Слушай, Фима, не морочь мне голову. Я уже тысячу раз тебе говорил, что у КГБ никаких агентов нет и никогда не было. Ты — наш внештатный сотрудник. У американцев такие называются почетными гражданами. И пойми, что государству без нас с тобой никак нельзя. Без нас его американские почетные граждане по частям разнесут — в один миг! К тому же порознь мы с тобой — никто, а вместе — огромная сила. Ты — мое второе «я», а я — твое. И нам с тобой нынче — кровь из носу — надо в четыре глаза на Марика посмотреть. Ну что ты скривился? Разве тебе не будет приятно, если он честным человеком окажется?