Среди людей
(Из личного архива Ефима Клеста)
Сов. секретно
Экз. № 1
Председателю Комитета государственной безопасности СССР тов. Ю.В.Андролову
Рапорт
В разработке лиц, подозреваемых в принадлежности к агентуре спецслужб противника, нами используется агент „Циник“ —
Клест Ефим Борисович, уроженец и житель г. Москвы, беспартийный, по национальности еврей, с неполным высшим образованием, временно не работающий.
Агент введен в среду т. н. отказников-секретоносителей, поддерживающих контакты с иностранцами.
Внедрению в значительной мере способствовали оформление „Циником“ документов на выезд в Израиль, полученный им в установленном порядке отказ, а также исключение агента из Московского авиационного института по режимным соображениям.
В интересах выполняемого задания агент временно не работает. Испытывает материальные затруднения. Отец умер от ран, полученных в период Великой Отечественной войны, мать — инвалид 2-й группы, сестра — школьница.
Просим Вашей санкции на перевод агента „Циник“ в категорию оплачиваемой агентуры органов КГБ и назначение ему ежемесячного денежного вознаграждения в размере 130 (сто тридцать) рублей.
Агент надежен.
Начальник управления КГБ СССР по г. Москве и Московской области
„Ну уж нет! — подумал Тараскин, возвратившись в свой кабинет от Боркова. Тот вернул ему рапорт, который отказался подписать Бородин, и приказал его уничтожить. Выполнение этого приказа снимало бы с Бородина ответственность за нереализованную идею рапорта. — Зашью в дело. Генерал, конечно, озвереет, когда узнает, зато, если Фима сунется в петлю, меня ни одна комиссия за шкирку не возьмет. Иначе — крышка“.
Для приобщения документа к делу надо было вытрясти из Хабалова соответствующую резолюцию. Прежде чем отправиться к нему, Тараскин взял из пенала обгрызенную шариковую ручку за сорок копеек, придвинул к себе рапорт И написал на нем почерком, которым умеют писать только выдающиеся контрразведчики и работники здравоохранения: „Справка. Рапорт тов. Ю.В. Андропову не докладывался, т. к., по мнению руководства управления, агент еще не в достаточной мере эффективно влияет на оперативную обстановку на линии его использования. П.З. Тараскин“.
Положив рапорт в пурпурную папку с золотым тиснением „К докладу“, закрыл обшарпанный сейф и взял папку под мышку. Выйдя в коридор, он двинулся в направлении кабинета начальника, опустив голову, словно вчитываясь в грязные следы сослуживцев, рассыпанные по линолеумной дорожке, приклеенной намертво к старинному паркетному полу.
Не без задней мысли лишний раз уличить шефа в бездельничанье, он тихонько приоткрыл дверь его кабинета и сунул в нее свою блестящую алую лысину.
Аркадий Алексеевич тупо глядел на полученную в секретариате кипу входящих документов. Появление в дверях постороннего предмета не произвело на него никакого впечатления.
Выждав несколько секунд, Тараскин спросил: „Можно?“
— Заходи. Чего уставился? — без намека на любезность отреагировал на вопрос Хабалов.
Петр Захарович понял, что оторвал начальника от каких-то важных раздумий.
— Извини, что помешал, — сказал он, проходя через кабинет к указанному ему кивком стулу. — Этот злополучный рапорт на чаевые для Циника я решил приобщить к личному делу. Резонно полагаю, что тем самым прикрою не только свою, но и твою девственную задницу. Не возражаешь?
Искушенный в аппаратном искусстве Хабалов возражать не собирался, но выказал некоторую озабоченность возможными последствиями:
— Они же нас обоих подвергнут групповому изнасилованию…
— А скоро ли им это личное дело еще раз понадобится? — не давая начальнику возможности углубиться в сомнения, перебил его Петр Захарович. — Поставь свой державный крючок, да и замнем для ясности.