— Примечательная компашка. Из четырех человек — один сотрудник и два агента КГБ.
— И один агент милиции, — уточнил Хабалов. — Томочка раскололась после первого же полового акта на кухне, пока заваривался чай. Я, разумеется, не расшифровался.
— Блестяще, шеф! Если будут проколы, спишем их на МВД. Для нашего начальства это всегда железный аргумент.
— Циник должен четко знать, что он обнимался с чекистом и что фотографии хранятся у нас. Сейчас он еще считает, что я замдиректора НИИ, а Томочка — моя секретарша. На следующую встречу с ним пойдем вместе. Скажем, что проверяем Галю как связь иностранца, а на него вышли случайно. Да еще и отругаем за то, что не сообщил нам о своих новых знакомых. Пусть знает, что мы всюду и любой шаг, не согласованный с нами, может ему дорого Стоить.
— Не расшифровать бы Галю, командир.
— По легенде она — вольная или невольная пособница шпиона. А в роли агента КГБ четко смотрится Томочка. Это то, что надо.
— Есть один нюанс, который может насторожить Томочку. Они с Галей работают только с иностранцами, и вдруг напарница знакомит ее с твоей, извини, рязанской мордой, да еще просит выступить под видом секретарши перед каким-то там евреем.
— У тебя что-то с памятью не в порядке. Забыл, что и женат на американских миллионах? Да я в каждом встречном вижу Либо рэкетира, либо агента КГБ!
— Прости, шеф. Поневоле ослабеешь, когда коньяк сушками заедаешь. И все-таки было бы лучше, если бы мы это мероприятие согласовали с руководством. Состряпали бы планчик, утвердили, как полагается…
— Не ты ли гундел, что с этими бездарями каши не сваришь? — выпучив глаза и подаваясь туловищем вперед, со злостью сказал Хабалов. Трусость и непоследовательность собутыльника порой выводили его из себя.
— Не кипятись, Алексеич. Сомневаться — удел интеллигента.
— Тоже мне, интеллигент нашелся. Я вот никогда не сомневаюсь. Потому и орден имею.
— Вот и хорошо. Мы с тобой прекрасно дополняем друга друга. Кстати, орден ты за мое дело получил. Но это так, к слову. Я тебя очень прошу: скажи Цинику сам, что оклад ему не обломился. У тебя это лучше получится. Недаром ты начальник, а я твой зам.
— Ну ты и жук, Тараскин! — воскликнул Хабалов. — Чей агент — мой или твой?
— Вот такое уж я говно, шеф. Опять же ты по должности ближе меня к этим жлобам с красными лампасами.
— Ладно. Уговорил. Но после встречи с агентом сводишь меня в кабак.
— Идет!
— И не переживай ты так за Циника. Устроится как-нибудь. Вон сколько профессоров в магазинах рабочими вкалывают! А он — всего лишь бывший студент. К тому же можешь ему по полсотни в месяц отстегивать. Приказами это не запрещается, если есть за что. Наливай, выпьем за его благополучие.
— Все же надо было ему шлюшку из евреек подобрать, — разливая остатки коньяка по чашкам, задумчиво проговорил Тараскин.
— Окстись, Петя! Я из всех центровых только одну такую знаю, да и та без левой руки. К тому же кровь — дело тонкое. Они за одну ночь так сольются, что нам их потом вовек клещами не растащить. Или ты агента своего не знаешь? Этот поэт недоделанный вмиг расколется, если его смазливая еврейка приголубит. Другое дело — Галя — и все при ней, и в то же время узбечка. Ты, Тараскин, когда-нибудь слышал, чтобы иудей в мусульманку втюрился? Вот и я не слыхал.
Они выпили, не закусывая — нечем было, — сразу же закурили и полчаса с живым интересом и хохотом наблюдали, как на крыше здания управленческой столовой два серых ворона громадными клювами забивали насмерть отбившегося от стаи голубя.
Мелодия „Караван“ в Нью-Йорке
(Из личного архива Ефима Клеста)
Фарфоровая ваза на рояле —
изящная девушка
с белой гвоздикой в фиолетовых волосах.
Пунцовая неоновая ночь
ей дарит чудо Дюка Эллингтона,
и откровенья звезд
дрожат
на лепестках,
на тонких пальцах негра-пианиста.
Закрыв глаза,
он видит караван,
плывущий по расплавленным барханам
к оазису с прохладною водой
и мусульманкой в утреннем саду
с гвоздикой алой
в черных волосах,
струящихся мелодией Востока
на бархат смуглой кожи,
ждущей губ
плывущего пустыней
к дивной ночи…
Секретно
Экз. № 2
Агентурное сообщение
Источник: „Галя“
Принял: П.З.Тараскин