Она была убеждена в своей правоте, но Акатош тогда ужаснулся, поняв, что она сделала. Она обрекала морских ведьм на смерть для того, чтобы жили ее дети.
Акатош недаром был некогда богом гибели. Он знал людские пороки, знал цену предательства и обмана, знал: то, что делает Хен, неправильно.
Он пытался отговорить ее, но она стояла на своем: уверенная в своей силе и в своей правоте морская стихия. Пыталась и Каспада, рассказывая, как страдают родители без своих дочерей. Но и у нее ничего не вышло. Акатош помнил, какой дикий шторм поднялся, когда Каспада, разозленная упрямством матери, показала рукой на колыбельку со сладко спящей Олией и сказала: «Может, и моих дочерей отдашь? Что тебе чужая жизнь? Они же всего лишь внучки, а не драгоценные сыновья!»
Как же часто тогда было неспокойно море! В конце концов Хен, казалось, позволила себя уговорить. Она казалась смирившейся, спокойной. Но море перед штормом тоже таковым кажется.
Морские ведьмы пропали снова через двадцать лет, но теперь Хен была умнее. Она дала дозволение на освящение своего храма в горном королевстве, отправив старых хенинок. Ни одна из них не вернулась.
Акатош разозлился. Впервые за долгие века в его душе вспыхнула ярость, и даже Хен не смогла ничего с этим поделать.
Ядовитые чудовища, создания бога, заполонили море от края до края. Всплыли шипастые спины, открылись истекающие ядом пасти, гладили волны сильные щупальца и острые клешни. Теперь ни один корабль не мог пройти по морю, ни одно королевство не смогло при приплыть на белые острова морских ведьм. Острова стали обособленными, закрытыми. На них оказалась заключена и Хен.
Она очень тогда удивилась. Ведь она искренне считала, что ее стихия сильнее огня, но разозленный Акатош, обратившись к своему огню, легко совладал с ней. Теперь Хен стала его пленницей, но пленницей любимой, желанной. Акатош и Каспада были при ней неотлучно.
И она снова показалась смирившейся. На тридцать лет.
А потом… Потом украла огонь. Вынула его из груди доверчивого спящего бога и приняла в себя, совершив страшное преступление.
Старшие болота не всегда были болотами. Раньше это был древний, полный тайн лес, в котором проводились обряды. То тут, то там стояли высеченные из дерева идолы, покрытые кровью жертвенных животных. Чем это место привлекало людей до того времени, пока не пришли первые короли? Сказаниями? Легендами? Или событиями?
В каждом мире есть такие места, в которых происходит какая-то чертовщина. То курган, над которым возникают серые тени, то лес, который кружит случайного путника много часов, а потом насмешливо выплевывает на опушку. Это может быть старое кладбище или ничем не примечательный сад…
В каких-то мирах эти места обходят стороной, в других – изучают, в третьих – поклоняются неведомым силам. Иногда стремятся уничтожить. А иногда – использовать.
В таких местах грань между мирами истончившаяся. Ударить точно, как иглой острого шила, в самую слабую точку и запечатлеть желание. Силы одного бога для этого не хватит. Двух – вполне. Огонь и вода слились в единое целое в желании богини Хен. Древний лес заполнился гнилой водой, деревья истончились и почернели от внутреннего жара. И на пустыре в самой слабой точке, прорезавшей ткань мироздания, оказалась несчастная чужая душа.
У нее не было архея – того архея, который Акатош даровал людям и своим детям. Но у нее был дар, который наполнял тело пришлого по подобию.
У Хен все получилось.
Но цена за подобное оказалась высокой. Удержать огонь и воду в одном кувшине невозможно. Можно, конечно, их разделить прочной перегородкой, но огонь рано или поздно начнет сжиматься от влажности, а вода найдет крошечную червоточинку, просачиваясь сквозь нее, чтобы после испариться без остатка.
Хен принесла себя в жертву ради любви к своим детям. Последними крупицами силы заточила бога и свою дочь на морском дне, чтобы они не вмешались, не исправили то, что она сделала. Стерла память дочерям Каспады, чтобы они не искали, не страдали, не помнили того, что было раньше.
И ушла, опустошенная, растворилась в море.
А бог и его дочь на дне морском влачили жалкое существование, наполненное болью и страданиями…
Акатош вспоминал, говорил, говорил… Горло сжимал сухой жар, а глаза давно жгло от слез, которые так хотелось пролить. Но это были не слезы жалости к себе, о нет. Это были слезы жалости к Хен, к Каспаде, к обманутым дочерям, к мертвым морским ведьмам… И слезы облегчения, что теперь он здесь, на земле, что теперь он сможет помочь, все исправить…