С лица Акатоша не сходила улыбка сумасшедшего психопата. Отступив на шаг назад, он принял боевую стойку. Копье в его руках замелькало легко, словно сухой тростник.
Я вскочила со своего места снова, рванулась было туда, к нему, но Зар крепко схватил меня за предплечье.
– Нельзя! Убьют!
Стражники, видимо, имея опыт подобных ситуаций, не стали вступать с ним в бой – быстро и слаженно отошли в сторону, оставив Акатоша на арене с полупридушенным противником, который силился подняться.
Бог ухмыльнулся, оскалились белые зубы. Поднялась рука с копьем.
Я зажмурилась до черно-красных кругов в глазах. Ощутила, как всколыхнулась в азартном крике толпа. Все…
Акатош убил.
Рядом судорожно вздохнул Зар, и я обреченно открыла глаза. С изумлением оглянулся на нас Ирдан, начавший, видимо, что-то соображать.
Акатош стоял у самого края рассыпанных по арене тюльпанов, тяжело опершись на окровавленное копье. Он как-то разом поблек, побледнел, голова опустилась на грудь, и растрепавшиеся черные пряди закрыли его лицо. Копье выпало его из его рук, и он поднес ладони, на которые попали капли крови, к самому лицу. Пошатнулся, но выстоял, помедлив, двинулся было к куче оружия, которая так и валялась на середине поля, но стража не позволила ему этого сделать. Его, почти бессознательного, подхватили под руки и отвели в огороженный решеткой закуток.
– Он – не человек, – выдохнул Зар, будто сам себе не веря.
Я повернула к нему залитое слезами лицо.
– Все тут не люди.
– Ты права.
Ирдан прошипел мне это едва слышно. Его змеиные глаза зло щурились
– Это и есть бог? Акатош?
Я кивнула.
– Понятно.
И он… Просто отвернулся. Не встал, не предпринял ни единой попытки что-то сделать.
– Ты ничего не сделаешь? – выдохнула я.
– Если он действительно бог, то ему ничего не стоит дойти до конца, а потом решим все, что нужно, – пожал плечами этот гад.
– Он человек, не бог сейчас! Простой человек! Ты же все знаешь! Останови все это, сделай что-нибудь, вызволи его оттуда! Прошу… Умоляю! Я сделаю все, что ты скажешь, только хоть что-нибудь… Пожалуйста!
На нас уже оглядывались, но мне было плевать. Я смотрела в змеиные злые глаза, заливаясь слезами. Сейчас мне было плевать и на грим, и на всех, кто с недоумением оборачивается на нас.
– Хорошо, если успею, – наконец спустя вечность прошипел Ирдан.
– Спасибо, спасибо! Я… – я бы кинулась ему на шею в этот момент и призналась бы ему в любви – настолько я не ожидала от него согласия. Но он уже мягко, незаметно ускользнул с трибуны. А я тогда что тут делаю? Надо за ним! Надо увидеть Акатоша, поговорить с ним!
Только вот Зар был очень против моей идеи.
– Сиди тут. Ты выглядишь очень приметно, у тебя краски потекли... Не вставай, не привлекай внимания, смотри на арену – тобой и так заинтересовались несколько змеюк. Ирдан успеет.
Он успокаивающе похлопал меня по плечу, параллельно крепко вцепившись мне в локоть и советуя не делать глупостей.
Минуты текли очень медленно. Но вот загремели барабаны, предвещая последний бой. Тихо, размеренно, а потом все громче и резче. С каждым новой волной барабанного боя я нервничала все сильнее и сильнее. Получится ли у Ирдана что-то сделать? Только бы Акатош не вышел, только бы не вышел…
Барабаны забили сильнее, чаще, чтобы затихнуть на мгновение.
Пятерых мужчин подвели к решетке. Ирдан не успел.
***
То, что чувствовал Акатош, не могло бы сравниться ни с чем, что когда-либо испытывали люди. Кровь, красные цветы, хрипы, визги, азартные крики людей, радость от смерти другого, себе подобного – все это проникало в разум бога капля за каплей, как яд. Он пробовал отрешиться, не видеть, не слышать, не думать, но получалось плохо. Все это пробуждало в нем давно забытое естество.
С каждой минутой боя самоконтроль давал сбой. Краснее становилось в глазах, громче бился пульс где-то в горле, кружилась от сладкого запаха крови голова. Кровь… Мертвая рука, перепачканная алым, скользнула по колену Акатоша, когда труп, как мешок с капустой, взваливали к остальным, на деревянный помост рядом. От этого мёртвого прикосновения передернулись дрожащие пальцы Акатоша, но радостно взревело что-то жаркое, темное в глубине души.
«Убью! И я хочу! Хочу! Хочу!» – визгливо стучала в голове бога безумная мысль. Жар в груди становился нестерпимым. «Потерпи, нельзя! Терпи!» – уговаривал себя Акатош, но чем больше времени он находился в этом адовом закутке, рядом с трупами, рядом со смертью, тем меньше понимал значение тех слов, которые сам себе говорил. «Терпи? Зачем? Убить! Чтобы лилась кровь, чтобы сыпался прах!».
Когда Акатоша выпустили на арену, он уже не был собой. Сейчас он не думал ни о своем обете, ни о Хен, полностью поддавшись своему прежнему естеству. Если бы в нем оставалась крупица его силы, его сущности, то он бы, несомненно, нашел бы в себе силы справиться со своими желаниями, но – увы. Он сейчас был слабым человеком с крошечными отблесками истаявших археев.