– Дим – Катя оборачивается на меня, когда Стас подводит её к двери.
– Не надо, Кать – говорит ей Стас, и тут же обращается ко мне – Ты сам тут справишься?
– Да, полиция уже близко – блефую я, хотя хрен знает, где сейчас наши доблестные стражи правопорядка.
Я слышу, как открывается входная дверь. Вот сейчас она выйдет. И, возможно, больше никогда я её не увижу. Ни её, ни своего ребенка.
Но я должен. Должен.
Не могу.
Я поворачиваю голову. Катя стоит в проходе по ту сторону двери и смотрит на меня.
Она тоже понимает, что прощается. Я вижу это по её тоскливому взгляду, по одиноко скатывающейся прозрачной слезинке.
Извини, родная. – снова мысленно прошу я прощения у своей жены.
Секунду, какую-то долбаную секунду мы смотрим друг другу в глаза. А мне кажется, что я попадаю во временной капкан, в котором время растягивается до бесконечности. Потому что, даже когда Стас закрывает за собой дверь, я все еще вижу её такие прекрасные глаза.
Я отвлекаюсь буквально на секунду, но этого хватает для того, чтобы упустить из виду всю эту преступную банду.
И только, когда я замечаю около себя большую тень, я вздрагиваю.
Бугай хочет застать врасплох. Он одной рукой хватает меня за руку с пистолетом, а другой пытается заехать мне кулаком в лицо. Но... годы занятий в бойцовском клубе не проходят даром. Я увиливаю от его кулака и тут же наношу ему ответный, точный удар прямо в челюсть. Мужчина вздрагивает, но не падает.
Он снова кидается на меня и, когда он бьет меня по плечу, я непроизвольно разжимаю кулак с пистолетом.
Мы начинаем наносить друг другу удар за ударом, пока я не слышу, как рядом кричит Татьяна Анатольевна.
– ВИТЯЯЯ – её протяжный, громкий крик заставляет нас остановиться.
Я слышу на заднем плане вой сирен. Вот и хорошо. Теперь то они точно все сядут. Пусть не за это, но тогда хотя бы за первое преступление.
– Я просто так в тюрьмы не пойду – кричит домработница.
Только сейчас я замечаю у нее в руке мой же пистолет, направленный на меня.
– Мама, нееет – я слышу, как кричит Алексей.
И в эту же секунду ощущаю, как мои мышцы разрывает что-то горящее. До ужаса болезненное.
Хочется кричать. Хочется вырвать кусок груди, чтобы не чувствовать эту боль. Но я не могу пошевелить руками. Все тело немеет, становясь каким-то ватным. Не моим.
Я закатываю глаза. Перед глазами темнеет.
– Держись, Дим – как сквозь толщу воды, слышу я голос Алексея. – Не закрывай глаза, Дим. – кричит он.
Кто-то давит мне на грудь, и боль становится просто невыносимой.
– Оставь, оставь его – слышу я уже очень далеко голос Татьяны... как её там.
И перед тем, как темнота полностью поглощает меня, сквозь невыносимую боль, я успеваю подумать о Кате.
Она уже, наверно, на полпути к машине. И хорошо. Потому что, даже если она услышит звук выстрела, Стас её назад не отпустит.
Ангел-Хранитель.
Я чувствую, что в комнате горит свет. Вижу, даже сквозь опущенные веки, и мне он кажется таким неестественно ярким. Убивающим. Хочется накрыться с головой. Но только руки не слушаются.
Боль в груди по-прежнему не проходит. Просто она стала не такой интенсивной. Не бьет наотмашь, а медленно раскручивается спиралью, каждый раз задевая в одном и том же месте.
– Давайте, приходите в себя – раздается рядом чей-то незнакомый женский голос – Дмитрий, вы меня слышите? Попытайтесь открыть глаза.
Она что, издевается? Для меня поднять веки, это все равно, что сделать сейчас какое-нибудь балетное па... Невозможно.
– Дмитрий, вы слышите? – теперь голос раздается совсем близко. – Вы можете что-нибудь сказать?
Что за вопросы? Мне что, голову пробили? Или язык отрезали?
Я пытаюсь усмехнуться, но вместо этого издаю стон. Больно, бл...
– Дмитрий... – снова зовет меня женщина.
– А – прозвучало мое непонятное "Да".
– Молодец – я чувствую, как в вену впивается тонкая игла. И затем снова уплываю в темноту.
Я несколько раз прихожу в себя и, спустя какое-то время, отключаюсь вновь. И каждый раз слышу разные голоса. Женские, мужские. Они просят меня выполнять элементарные вещи, и мне это не всегда легко дается. Но, с каждым разом, получается все лучше и лучше.
И в один прекрасный момент я просто перестаю отключаться. Да, могу уснуть, когда устану. Или даже от того, что просто в больнице нечего делать. Но меня больше не поглощает тьма. Не окутывает своими щупальцами, пытаясь забрать навсегда.
За все время, что я здесь лежу, меня никто не посещает. Как говорит мой врач, друзей, которые осаждают двери реанимации, ко мне просто не впускают. А родственники... родственники сами не приходят.