А ещё я во время отъезда получила неожиданный привет из прошлого. Когда я уже садилась в карету, лицо одного из торжественно стоявших рядом с ней офицеров показалось мне смутно знакомым. Несколько секунду я вспоминала, где могла его видеть, и вспомнила, уже усевшись на подушки сиденья.
– Аль Широнг!
– Здесь, ваше величество! – офицер, почтительно поклонившись, подошёл к окошку кареты. Значит, действительно он.
– Так ты, значит, теперь в действующей армии? Помнишь меня? Как мы по Светлому дворцу гуляли?
– Нет, ваше величество, – глядя куда-то мимо меня, ответил он.
После такого не оставалось ничего другого, кроме как отпустить его и откинуться на спинку сиденья, давая знак трогать. Подпрыгивая в карете на неровностях дороги, я размышляла о превратностях судьбы. Интересно, как он оказался здесь? Сам ли попросил о переводе, или его выперли за какую-то провинность? Прибыл с каким-то из присоединённых с начала похода гарнизонов, или в Вечной верности с самого её официального формирования? В любом случае он продвинулся по службе, пусть и не сказать, что сделал блестящую карьеру, но не рядовой, и даже не сотник. Предложить ему перевод обратно в гвардию, что ли? Или уж оставить всё как есть, раз он и сам не пожелал вспоминать прошлое?
Он уже давно женат, наверное. А ведь я могла бы стать госпожой Аль. Согласилась бы когда-то императрица Эльм отдать меня в жёны гвардейцу – и куда бы я тогда делась? Тихая жизнь рядовой жены, матери и хозяйки домика где-то в одном из кварталов Внешнего города в Таюне – мирная, спокойная… Тоскливая и несчастливая. Смогла ли бы я вписаться в ряды обычных горожанок? Ой, вряд ли. Как же всё-таки хорошо, что всё сложилось так, как сложилось. Даже знай я обо всём заранее, ни на какую другую судьбу я бы эту не променяла. Несмотря ни на что.
И всё же я поймала себя на том, что улыбаюсь. После стольких смертей и крутых поворотов приятно увидеть, что хоть кто-то, с кем я когда-то пересеклась, просто живёт, вопреки всем потрясениям, обрушившимся на империю. Приятно вспомнить себя молодой и неискушённой, только-только открывающей для себя этот мир.
…Да, а Чжуэ Лоун тоже жив оказался. Уже после возвращения в Таюнь, после отгремевших торжеств и решения всех накопившихся дел, я получила от него стихотворение, очень меня растрогавшее. Должно быть, Лоуну всё же было совестно за то безобразие, которое он когда-то написал и наговорил про меня. И если это было извинение, то я сразу же простила ему всё, что было прощать, ибо свою провинность этими стихами он искупил вполне.
Одиноко склонилась
Сосна на макушке бугра,
А внизу по лощине
Холодные свищут ветра.
До чего же суров
Урагана пронзительный вой,
Как безжалостно он
Расправляется с этой сосной!
А наступит зима –
Как жестоки и иней, и лед,
Только эта сосна
Остается прямою весь год.
Почему же в суровую стужу
Не гнется она?
Видно, духом особым
Крепки кипарис и сосна.
КОНЕЦ ЧЕТВЁРТОЙ КНИГИ