Впрочем, в подчинении у армии Сверхъестественной стратегической искусности состояли не только уборщики. Через пару дней один из сыновей заговорщиков зашёл прокатиться под зелёным парусом и распустил язык. Нет, про заговор он ничего конкретного не сказал, но, по его словам, выходило, что в скором времени его отец получит повышение в должности, и уж тогда-то его семья и сам молодой человек ух заживут! И никакая регенствующая императрица им не помешает. Девица, с которой он проводил время, сперва подначивала клиента показным неверием, потом восхищённо охала и ахала, а после отправилась с докладом. Ценной информацией в нём оказался конкретный срок. Кей был прав – повышение планировалось сразу после дня Зимнего солнцестояния. Что ж, теперь у нас был и список участников, и их примерный план. Оставалось только произвести аресты.
И вот, когда я с Кеем сидела в своём кабинете, утверждая предложенный им комплекс мер, ко мне заглянул дежурный евнух и сообщил, что Великий защитник просит аудиенции. С любопытством переглянувшись с Кеем, я велела позвать.
– Ваше величество, благоденствия и процветания вам, – поклонился гун Вэнь. Моё любопытство возросло – обычно господин Руэ был величественно-спокоен, но тут в его облике проглядывали следы явного волнения.
– Хорошо, что вы здесь, сановник Гюэ, – продолжил меж тем гун. – Я могу сразу рассказать и вам то, что обязан сообщить как верный подданный и как благородный человек. Ваше величество, против вас готовится заговор!
Сказать, что он меня удивил, значило ничего не сказать. Я смотрела на своего Великого защитника, только что не отвесив челюсть, а он медлил, якобы подбирая слова, а на деле, держу пари, наслаждаясь произведённым эффектом.
– Заговор? Против меня? – обретя дар речи, переспросила я. Они что, с Эльмом решили устроить соревнование, кто меня больше поразит? Сначала Эльм, когда вместо ожидаемого призыва к свержению начал меня хвалить, теперь этот, донося на заговорщиков, которых сам же и возглавляет.
– Да, это так, ваше величество.
– Объясните, – тихо сказал куда лучше меня владевший собой Кей.
– Охотно, командующий Гюэ. Неделю назад я был в гостях у вана Лэя, который пригласил меня на день рождения. Там-то всё и открылось. Не думал я, что меня пригласили для того, чтобы поставить перед фактом: группа сановников хочет назначить нового регента и видят в этой роли меня!
– Хотите сказать, что до той поры вы ни о чём не подозревали?
– Увы, командующий. Мне больно расписываться в своём недомыслии. Конечно, мы и раньше беседовали с ваном Лэем о путях нашего государства, пытаясь найти наилучший из них, а также способы оказать наибольшую помощь вашему величеству, взвалившей на свои плечи эту многотрудную ношу. Но потом моя жена ушла на Небеса, и я на время оставил все думы о мирском. Кто ж знал, что семена, заронённые нами, за это время дадут такие всходы!
Вот ведь шпарит как по писаному и даже не краснеет, восхитилась я. Сразу видна закалка бывалого царедворца.
– Если вы обо всём узнали неделю назад, почему пришли только сейчас? – не давая всей этой словесной эквилибристикой сбить себя с мысли, спросил Кей.
– Мне было не просто поверить и не просто решиться. Ведь мы с ваном Лэем не только сановники высших рангов, призванные быть опорой трону, но и родня императорскому дому, а значит, родня между собой. Но что уж тут говорить, если даже сын может принести жалобу на отца, если речь идёт об Умысле Измены или Умысле Восстания против!
Я машинально кивнула. Да, действительно, дела о государственной измене были единственными, по которым дети могли безнаказанно доносить на родителей. Во всех остальных случаях сына-доносчика ждал палач, независимо от степени правдивости доноса. Закон незыблемым обелиском стоял на страже семейной добродетели, мыслившейся как основа и залог всего общественного и государственного порядка. Вплоть до того, что при конфликте семейных и государственных интересов, пока дело не доходило до крайности, вынуждал выбирать семейные. Однако император, отец всей империи, стоит выше даже родного отца.