Но хорошо, что я переехала в Западный дворец. В Полудне воспоминаний было бы ещё больше.
В моих покоях было тихо. Служанки помогли мне раздеться, после чего я отослала их и вытащила из книжного стеллажа тонкую книжицу голубоватом переплёте. Первое, что я сделала, когда глубокий траур кончился и стало возможно не просто следить за текучкой, а издавать новые распоряжения, это приказала позвать учёных из Института Распространения словесности и Академии дворца, чтобы дать им приказ: собрать все когда-либо записанные стихи его покойного величества и издать их одним сборником. Львиная доля тайреновых стихов хранилась у меня, но учёные и архивисты, перерыв впечатляющие залежи бумаг, благо в архивах ничего просто так не выбрасывалось, а, напротив, аккуратно учитывалось, наскребли ещё с дюжину стихотворений. И всё равно их было до обидного мало. Ценить свой поэтический дар мой муж так и не научился.
– Мы сразу же дадим задание переписчикам, – уверили меня. – Всё будет готово в ближайшие дни. Тридцати экземпляров хватит?
Огромный тираж для рукописных книг, вздохнула про себя я. Да и зачем больше? Всё равно читать тут может главным образом верхушка: чиновничество, аристократия, купечество, учёные мужи. Не так уж мало, но в размерах страны хорошо если десяток процентов наберётся. Сложность освоения грамоты, дороговизна образования и книг не способствовали распространению просвещения. Эти тридцать экземпляров пойдут в дворцовую библиотеку и в собрания императорских резиденций, возможно, в крупные храмы и монастыри. Остальные книгочеи, желающие иметь у себя императорскую поэзию, закажут её своим переписчикам. Для распространения книг в массы они должны стать доступнее по цене и массовости изготовления. Бумага тут уже есть, вот изобретут книгопечатание…
Стоп. А зачем ждать милостей от природы? Почему бы не изобрести велосипед? До сих пор я не пыталась прогрессорствовать в техническом смысле, если не считать робких попыток внедрить вязание, так и заглохших, когда мне стало не хватать времени. В первую очередь потому, что, будучи сугубым гуманитарием, просто не знала, что такого полезного сюда можно привнести. Но тут-то особой подкованности и не надо, для начала хватит и моих знаний о самодельных печатных прессах у реконструкторов, а дальше, методом проб и ошибок дойдём и до печатного станка.
– Господа сановники, у меня появилась идея.
И что ж вы думаете? Они оказались против!
Я в лёгком обалдении смотрела на местных интеллектуалов, совершенно серьёзно доказывавших мне, что массовое распространение книг ничего хорошего не принесёт. Будучи дочерью просвещённого двадцать первого века, происходящей из достаточно интеллигентной семьи, я привыкла думать, что знания – это однозначно хорошо. Люди моего мира, в том числе и моего окружения, если и жаловались по поводу культурной жизни, то это были жалобы на то, что молодёжь перестала читать, что умную книгу не издашь, потому что издательства ориентированы на ширпотреб, что ЕГЭ убивает образование… Короче, осуждался упадок, но отнюдь не подъём. И, попав сюда, я до сих пор не видела ничего, что свидетельствовало бы о кардинальной разнице в отношении к учёности. Наоборот, образование превозносилось, верность и уважение к учителю могли уступать разве что верности и уважению к отцу, учёные были почитаемыми людьми… Но я могла бы сообразить и сама: знание здесь, как и многое другое, предназначалось исключительно для людей благородных. Для элиты. А простонародью оно было излишне и даже вредно.
– Ваше величество, разве можно позволить невеждам читать что попало? А тем более – издавать что попало? Благородные мужи постигают знания при помощи мудрых учителей, которые разъясняют все непонятные и спорные места – и то возникают споры и расхождения мнений! А если каждый получит возможность рассуждать на учёные темы и распространять свои фантазии и порождения своего невежественного ума, кто знает, какие ереси и суеверия разойдутся и закрепятся в народе! Нет, ваше величество, бесконтрольно увеличивать количество книг никак нельзя.