…Дело было еще в самом начале войны. Неожиданно до нашего посольства дошел слух о том, что бежавший из советской части рядовой Круглов находится в американской дипломатической миссии. Запросили наших военных. Те рапортовали: никто не пропадал. Тогда запросили американцев. Они подтвердили, но на просьбу о встрече с рядовым ответили: надо проконсультироваться с госдепом. Тем временем военные признали факт исчезновения Круглова из кабульской части, дав ему резко отрицательную характеристику: лентяй, лоботряс и все такое прочее.
Парень был родом из Свердловска. Находясь в американском представительстве, Круглов жил в комнате с не очень-то разговорчивым морским пехотинцем, до того служившим в Западной Германии. Два солдата помаленьку освоили язык мимики и жестов. Американец однажды спросил с завистью: "Ты ушел, чтобы открыть в Штатах бизнес? У тебя там уже удочки заброшены?" Круглов вылупил на морского пехотинца глаза и отрицательно покачал бритой головой. "Чего же ты тиканул?" — не понял пехотинец. "Меня, — ответил руками Круглов, — избивал ротный".
Как выяснилось, самым близким для Круглова человеком была его классная руководительница. Связались с ней. Она переправила в Кабул магнитофонную кассету с устным обращением к бывшему ученику. Американский временный поверенный разрешил передать пленку солдату и даже согласился на встречу советского посла с ним. Но при одном условии: не оказывать на парня морального давления.
Встреча началась. Посол спросил: "Сынок, что случилось?" Круглов объяснил, что ротный заставлял его ходить к дуканщикам — продавать армейское барахло и приносить деньги. Он отказывался, и тогда ротный избивал его по-черному.
Во время встречи посол спросил солдата: ''Пойдешь со мной?" Тот подумал и ответил: "Да". Посол взял солдата за руку, и они двинулись к двери. На выходе американский временный поверенный обратился к солдату: "Вы все окончательно взвесили?" Круглов остановился, кивнув. Пошел дальше, еще крепче сжав руку посла.
Через несколько часов солдата отправили в Москву…
Что стало с солдатом, не знаю. Но у посла все в порядке. По-разному относятся в Союзе к тем, кто вернулся домой из плена. Особенно к тем, у кого была промежуточная остановка где-нибудь на Западе. Как-то раз, выступая перед ветеранами-' афганцами", я сказал, что нельзя огульно охаивать всех военнопленных, необходимо разбираться в каждом отдельном случае.
Послышался свист. Он был мне понятен.
В другой раз пришлось выступать перед собранием московской творческой интеллигенции, где я повторил те же мысли. Раздались негодующие крики. Но с другого фланга.
Игорь Морозов, когда-то воевавший в Афганистане и написавший теперь уже знаменитую песню "Мы уходим, уходим, уходим…", рассказывал о том, как его рота получила приказ уничтожить дезертира — дело было в самом начале войны, — убившего при побеге двух советских солдат. "Тот парень, — сказал Морозов, — сейчас ошивается где-то в Штатах. Если он посмеет сюда вернуться, — Игорь посмотрел на свои руки, — я убью его, невзирая ни на какие амнистии". В мае 89-го, давая концерт в московском Театре эстрады, он повторил те же слова. Зал откликнулся на них овацией.
Все еще слыша те яростные аплодисменты, я провалился в сон.
Но проснулся под гаубичные глухие выстрелы.
Утром, после первого за несколько дней горячего завтрака, я пошел в медпункт переговорить с Мишей Григорьевым — начальником передвижной санитарно-эпидемиологической лаборатории. Он обещал дать мне несколько таблеток для дезинфекции воды.
У входа в медпункт, на морозе, лежали два трупа. Они были обернуты в фольгу. Чтобы ее не срывал горный ветер, тела погибших перетянули вдобавок несколькими витками бинта.
Утреннее солнце играло лучами по фольге. Ее металлическое сияние не вязалось с ее мрачным предназначением. Трупы напоминали серебристые новогодние хлопушки для елки. В фольгу были завернуты тела сержанта Кипера и рядового Жабраева. Два часа назад они вместе с лейтенантом Горячевым. ехали на машине по дороге Баграм — Джабаль-Уссарадж. Им оставалось всего ничего до КП дивизии, но их МТЛБ[11] попал под перекрестный огонь двух повстанческих отрядов. Пуля прошила насквозь голову водителя Жабраева, машина пошла юзом по льду, перевернулась. Киперу спастись не удалось. Горячева отвезли в Пули-Хумри. Он лежал в тамошнем госпитале без сознания. Врачи надеялись, что выживет.
— Ничего, — сказал Григорьев, — выкарабкается. Организм здоровый.
Горячев не выкарабкался. Он скончался сутками позже, так и не придя в сознание. А еще через несколько дней в Союзе раздался тихий выстрел похоронки.