Лишь бы жизнь продолжалась…
Александр Суров. Разведчик. ОСН. Белоруссия.
Ожидание.
Щёлк… Патрон… Щёлк… Патрон… Щёлк… Всё… Двадцатый.
Двадцать патронов в укороченный магазин. Остался ещё один «двадцатка» и четыре «тридцатки». Я готов.
Доклад замку, что средства связи и навигации исправны и готовы к работе. Сергей кивает и разрешает отдохнуть невдалеке. Группа готовиться к передислокации к линии фронта.
Шум вертолётных турбин и стрёкот лопастей. Кажется это к нам…
Вертушка, заложив вираж над лагерем, рухнула камнем на посадочную площадку. Передняя стойка шасси прогнулась от удара, но выдержала и не сломалась… Тут же, не дожидаясь, когда остановится лопасти, к ней бросились медики, пожарные и другие…
И было от чего — из распахнутого люка вылез, едва покачнувшись при встрече с землёй, один из разведчиков. Левая рука, перебинтованная от запястья до шеи окровавленным бинтом, затем подбежавшие стали принимать носилки.
Где–то это уже было… Сидящие на земле у палаток, перед носилками с телами товарищей, бойцы… К которым никто не решался подойти.
Забирая лежавшие в десантном отсеке вертушки вещи спецназовцев, я увидел, что пол сплошь залит ещё не засохшей кровью, усеян окровавленными бинтами, упаковками препаратов и грязью.
— Что встал, помоги смыть, — борттехник спокойно прошёлся по лужам крови и полез в потроха вертолёта. — Ведро вон, в хвосте.
Вечером нас перебросили ближе к линии фронта.
Представьте, что в вашей памяти всплывает старая фотография… Ещё чёрно–белая… С затейливо вырезанными краями.
На том снимке ребята с нашего двора…
Верхний ряд — ребята постарше, но всё равно стоят на ступеньке подъезда.
Нижний ряд — мелкие. В том числе и я. Зима… Мы все по–детски чисто и искренне улыбаемся в объектив, ожидая, когда же вылетит птичка. Мы живём в своём мире, который понятен только нам — детям, где палка — это меч, сделанный на коленке самострел — грозная винтовка, а горка — это замок, который надо штурмовать, взбегая по ней, чтобы получить пинка от злого дракона и съехать вниз.
Верхний ряд… Женя — где же ты? Куда ты уехал… Без тебя трудно биться с врагом. Олег? Выходи же, наконец, вспомним, как ты разбил стекло в доме напротив… Стас — соня, хватит спать… Справа — Сашка «Сексафон»… Сколько мы с тобой смастерили рогаток и самострелов… Слева — Сашка «Прима» — вынеси нам Колу… Мы же знаем, что у тебя в холодильнике всегда полторашка есть!
Жизнь… Ты раскидала нас… Погиб в автокатастрофе Олег. Женя… До сих пор сидит, отбывает десятилетку за убийство и выйдет совсем стариком — здоровье. Стас просто пропал на просторах России — то слухи загоняют его в Магадан, то в Калининград. Сексафон — сейчас где–то под Москвой… Увы, мы с ним теперь не друзья, хотя я не знаю, почему мы перестали ими быть… А Прима… Прима еле выжил при покушении на его отца и был спешно увезён матерью куда–то в Польшу, к родне.
И теперь же он стоял передо мной…
Командир отряда договорился с командованием и нас после очередных занятий по тактике, где нас старательно топили в болоте, закинули в грузовик и повезли на аэродром — отрабатывать высадку с вертолётов.
Так как все белорусские и российские борта были загружены заявками, нас ожидал сюрприз — четыре американских вертолёта и небольшой контингент американских войск.
Их уже убирали в тыл, интернируя, дабы не провоцировать конфликт САСШ и Германии. Но сейчас от них не требовалось вылетать на линию фронта — просто быть учебным транспортом.
Приму я узнал. И не поверил глазам своим… Он почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня…
Я точно знаю, что всплыло в его голове — эта старая, чёрно — белая фотография.
У нас было всего пятнадцать минут… Пятнадцать минут до вылета и так много всего, что нужно успеть рассказать: про себя, про друзей, про жизнь в Бурятии и в Арканзасе, про школу, про спорт и про жизнь у меня и у него.
Я видел его замотанную в бинты шею — пуля снайпера пробила ее, но оставила в живых. А он лежал и смотрел на меня, тяжело узнавая. Исхудавший, обугленный изнутри…
Но, все же, это был он — Прима… Первый! Саня Кшетуский…
Я стоял над ним, забыв про этот долбанный, сошедший с ума мир и улыбался ему. Совсем как тогда, зимой девяносто четвёртого, у подъезда, мы улыбались друг другу. Сами не зная — почему мы улыбаемся?
Что ждет нас впереди? Нам, если честно, похер… У нас ещё целых пятнадцать минут.
— Ну, здорово, янкес ты долбаный! Продолжается жизнь?
Москва. Дмитрий Медведев. Президент России