— Я бы этого не делал, — укоризненно произнес Голубь. — Вы рискуете захлебнуться собственной рвотой. А это будет гадостно, чувак.
Ястреб спустился в гостиную с сигарой во рту, помахивая бугристым узлом из наволочки.
— Добыча! — сказал он с довольной ухмылкой. — В сигарном ящике почти пять косых, а вот и книга.
Нагнувшись над полуобнаженной Сэнди Мичем, стонавшей у его ног, Голубь скрутил с ее пальцев кольца с бриллиантами и крикнул в ухо Стивену Мичему:
— Что любят повторять такие, как вы? Хорошо жить — лучшая месть? Ну так наслаждайтесь своей местью. Спасибо за бабло.
— Ну, ты готов? — спросил Ястреб.
Голубь что-то написал в книге и закрыл ручку колпачком.
— Veni, vidi, vici, чувак, — сказал он, зажигая спички и бросая их туда, где темнел разлитый «Куантро».
Загудело пламя.
Яркие языки заплясали по комнате. Густо повалил дым, и Мичемы уже не увидели, как двое юношей помахали им на прощание и вышли из дома.
ГЛАВА 43
Запах горелой плоти мы почувствовали еще до того, как переступили порог дымящихся развалин дома Мичемов в Кау-Холлоу. Бывший архитектурный шедевр превратился в склеп.
Из темноты появился эксперт по поджогам Чак Ханни, как никогда уставший и мрачный.
— Второй выезд за сегодня, — пояснил он.
— Первый тоже на поджог? — спросил Конклин.
— Нет, взрыв в метамфетаминовой лаборатории. Взрывной волной жертву выбросило из дома и влепило в ее же собственный пикап. — Чак покачал головой. — А вот здесь в точности повторился пожар у Малоунов.
Мы пошли за Ханни туда, где до пожара у Мичемов была гостиная. Я представила, как комната выглядела раньше: сводчатый потолок, огромный камин, а над ним зеркало. Теперь здесь сплошь почерневшая от дыма позолота и закопченный мрамор. Тела лежали рядом, в воде, которой был залит дом, лицами вниз, со скрюченными пальцами — результат укорочения сухожилий при горении.
— Даже если они были связаны, веревки сгорели, — нагнулся Ханни над трупами. — Искать отпечатки нет смысла. Может, завтра, при дневном свете… А вот это я нашел на кухонном столе. — Ханни протянул Конклину книгу.
Я успела прочитать название: «История яхтенного спорта».
— Там надпись, Рич. На латыни.
Конклин резко открыл книгу на титульном листе и прочитал вслух:
— «Radix omnium malorum est cupiditas».
— Что это значит? — спросил Чак.
— Что-то вроде «Плохое — это любовь», — пробормотал Конклин. — Точно не знаю. Черт, я латынь в десятом классе учил!
— А мы что, не закончили? — спросила Клэр, входя в комнату с двумя помощниками в арьергарде. — Что у нас здесь? — Она подошла к телам и перевернула меньшее. Изо рта жертвы с протяжным «па-а-а-а-а-а» вышел воздух. — Смотри! — Клэр указала Чаку на бутылку из-под ликера, лежавшую под телом.
Рукой в перчатке Ханни осторожно поднял находку.
— Может, у нас наконец все-таки будут отпечатки, — пробурчал он.
Мы с Конклином оставили Клэр и Ханни осматривать трупы и вышли на улицу. Полицейский показал на красивую женщину, стоявшую впереди заметно поредевшей толпы у газона.
— Она нас вызвала. Зовут Дебра Курц, живет напротив, через улицу.
Курц было под пятьдесят. Миниатюрная, очень худощавая, не иначе анорексичка, в черном облегающем спортивном костюме. На щеках потеки туши — видимо, плакала. Я назвалась, представила Конклина и спросила Курц, знала ли она покойных.
— Стив и Сэнди Мичем — мои близкие друзья. Я сразу позвонила в «девятьсот одиннадцать», когда увидела пожар, но, о Боже, было уже слишком поздно!
— А давайте проедем с нами в отделение? — предложила я. — Нам нужно как можно больше узнать о ваших друзьях.
ГЛАВА 44
Дебра Курц пила вчерашний кофе в самом маленьком и чистом из наших кабинетов для допроса.
— Мичемы были лучшей парой в мире, — плача, сказала она.
— Не было ли у кого причины желать им зла? — спросила я.
— Пойду схожу к автомату. — Конклин встал. — Вам что-нибудь еще принести, мисс Курц?
Она покачала головой.
Когда Конклин ушел, Дебра перегнулась через стол и вполголоса рассказала мне о том, что Сэнди пила и у обоих супругов случались интрижки на стороне.
— Вряд ли это важно, но на всякий случай вы об этом знайте.
Курц сказала, что у Мичемов двое детей — девятнадцатилетний Скотт, студент колледжа, и старшая Ребекка, уже замужем, живет в Филадельфии. Давясь рыданиями, Курц согнулась, словно ее ударили под ложечку или терзали угрызения совести.