Я совсем молода, но, благодаря моим друзьям, я теряю себя. И я держусь за них, чтобы не потереться совсем, ведь без этих людей я никто и ничто.
Сегодня опять все в сборе: я, Петя, Паша, Марк, Лука, Ванек, Филя, Матвей… Нет смысла перечислять всю компанию из двенадцати человек. На этот раз парни собрались у меня дома, радуются неизвестно чему, смеются. А на столе стоят еще гости, молчаливые, как рыбы: водка и вино, а так же пиво, которым планируется заменить два первых напитка, когда они иссякнут.
Все уже изрядно напились, и предметы двоились у меня перед глазами, когда раздался долгий и жалобный звонок в дверь. Я открыла: на пороге стояла женщина, держа перед собой два огромных живота. Через пару секунд мое зрение сфокусировалось, и я поняла, что живот один. Лицо ее было не очень молодым и выражало неземные муки, а ее сухие губы прошептали:
– Помоги, рожаю…
Едва она успела произнести это, ее глаза закатились, и она упала вперед, прямо на руки вовремя подошедшего Фомы, который успел подхватить ее под подмышки. При этом все заметили, что между ее ног стекает струйка крови.
А дальше было еще хуже. Она лежала на моем диване, стонала и кряхтела, обивку заливала кровь, а лица парней – стыдливая краска. Мы столько выпили, что не могли сообразить, чем ей помочь, хотя, в любом случае, не знали, что делать в таких ситуациях. Поэтому мы стояли и просто смотрели, и наши глаза выражали удивление и отвращение одновременно. В момент, когда стала появляться голова, я не выдержала, и меня стошнило на ковер. В том, что вышло из меня, еды не было совсем, было только красное вино вперемешку с белым, и пахло это спиртом еще сильнее, чем изначально.
Благодаря этому я протрезвела, после чего осознала весь ужас ситуации: а вдруг она умрет прямо здесь? Ей, видимо, совсем туго сейчас приходится. И почему все это длится так долго?
Но, наконец, она исторгла из себя маленькое красное создание, к нашему великому облегчению, оставшись живой и, кажется, здоровой.
***
Когда все закончилось, я, Павлик и Марк стояли на балконе, закутанные в ясную синеву зимней ночи, и курили.
– Почему она назвала его Иисусом? – нарушил тишину Марк.
– Говорит, потому, что родился на Рождество, – ответила я, глядя в морозную колючую высь. – Она все пыталась выведать мое имя, говорит, чтобы знать, за чье здоровье свечу в храме поставить, но я уж не стала говорить… Смотрите, какая звезда яркая, я вроде раньше такой не замечала…
– Что еще она тебе сказала? – перебил меня Паша.
– Ну, то, что роды у нее начались преждевременно. Она сидела дома одна, ее муж-алкоголик, как всегда куда-то запропастился, и некому было отвезти ее в роддом. Даже телефона у нее, как я поняла, не было, потому что муженек его продал. Ну, и она пошла по соседям, а потом и по соседним домам, стала звонить, стучаться ко всем подряд, просила помочь. Никто ей не открыл, кроме нас, ни одна живая душа. Хотя сейчас многие дома, праздник ведь.
– Может и лучше, что в роддом не доехала. Не знаю почему, – тихо сказал Марк.
Мы замолчали. Мороз приятно остужал разгоряченные и кружащиеся головы.
***
Той же ночью в роддоме №17, где, если бы все пошло по-другому, должен был бы родиться Иисус, произошло страшное событие. Пьяная медсестра Тамара Матвеевна Пустых, которая сегодня должна была подавать раствор в кювезы, где выхаживались недоношенные младенцы, совсем запуталась в своих мыслях. Запутавшись, она случайно добавила в раствор спирт. «Совсем чуть-чуть, я ведь успела опомниться», – так объясняла она утром директрисе роддома №17, которая, как только ей доложили обо всем, обещала лично разорвать человека, убившего ночью больше десятка детей.
На самом деле, Тамара Матвеевна сказала неправду, ведь опомнилась она не скоро, а дети умирали так мучительно долго, что у нее вполне хватило бы времени их спасти.
– Ироды, – бессильно рычала директриса сквозь зубы, раня каблуками линолеум под столом и предвидя долгие судебные разбирательства.
Яд №2. Трава
Мы сели на поезд в никуда. Я так называю его потому, что он никуда не идет. И вообще это не поезд, а просто несколько вагонов-цистерн, сцепленных между собой и благополучно забытых кем-то на запасном пути на нашей станции. Между шпал каждый год вырастают свежие сорняки, а вагоны все так же продолжают считать года. И есть что-то трогательное в этом бездействии, что-то схожее со мной.