Итак, я, Лука, Ваня и Андрей сидели верхом на одной такой цистерне и курили траву. Небо было по-мартовски пасмурным и тяжелым, мы пускали в него сизый дым, и он как будто еще больше наполнял небеса тяжестью. Мне постоянно казалось, что скоро они не выдержат и обрушат на нас весь свой вес, если вдруг мы перестанем подпирать их с земли своим смехом.
Так мы и сидели, несли бред и смеялись, а маленький Иисус, который в последнее время повадился везде с нами ходить, бродил внизу. Он ковырял палкой под вагонами и что-то бормотал себе под нос, как делают все обычные дети. Родившись всего несколько месяцев назад, этот паренек уже походил на крепкого дошкольника, поскольку рос с неимоверной скоростью, однако, кроме этого, он больше ничем не выделялся среди остальной детворы.
– Что-то не похож он на мессию, – выразил Лука мои мысли и хитро прищурился, – хотя, по идее, раз появился под Рождество и носит такое имячко, просто обязан творить чудеса. Да он нас должен был этими чудесами заваливать уже!
– Кстати, – Андрей, прыснул в кулачек, – вы замечали, что на всех иконах нимб, нарисованный вокруг головы какого-нибудь святого, до жути похож на шлем скафандра. Прямо как у космонавтов.
– Может, святые – это те люди, кто побывал в космосе и увидел там бога, – заметила я, – поэтому они и святыми и стали.
Лука заспорил со мной:
– Вот, например, Юра Гагарин там был. И когда он домой после полета вернулся, то сказал всем: «Я летал в космос, но бога там не видел». Не помню, как там было в точности, но примерно как-то так, я читал.
– Просто у каждого свой бог, вот и все, – ответила я. – Для Юры это, может быть, был Циолковский. Или Белка со Стрелкой вместе взятые. Или карандаш, которым он писал там в бортовом журнале. Вы ведь в курсе? Американцы десятки лет бились, чтобы изобрести ручку, пишущую в невесомости, а наши космонавты всю жизнь карандашом пользуются…
– Знаете, – мои рассуждения прервал ранее молчавший Ваня, – я все-таки думаю, что святые – это те, кто побывал в космосе и сошел там с ума.
Все замолчали.
И молчали бы еще долго, потому что нас отпустило, и как будто свинцовая плита придавила тело каждого из нас.
Но Лука нарушил тишину и крикнул:
– Эй, Иисус! Слышь, малой!
Мальчик повернулся к нам.
– Мы хавать хотим. Давай, может, замутишь нам чудо? А, малыш?
Иисус ничего не отвечал, только смотрел на нас снизу вверх.
Лука, а за ним и Ваня с Андреем, стали не спеша спускаться с цистерны по скользким металлическим ступеням. Спустившись, они обступили несчастного ребенка. Ваня достал из кармана неизвестно сколько пролежавший там маленький сухарик, какими обычный российский гражданин так любит закусывать пиво, и покрутил им перед носом у Иисуса.
– Охерел что ль заначки делать? – шутливо огрызнулся Андрей. – Дай сюда, я его сейчас съем.
– Руки убери. Я хочу пацану показать, чтобы он нам таких же сделал побольше.
Малыш, поняв, что от него требуется, засунул грязную ручку себе в карман и извлек оттуда точно такой же сухарик.
– Ну-у-у, – разочарованно протянул Ваня, принимая сухарик из рук мальчика.
А Иисус, беззубо улыбнувшись, поместил теперь обе руки в карманы, и достал уже две пригоршни сухарей.
Парни жадно протянули к ним руки, практически отняли сухарики у мальчика и начали жадно жевать. Иисус достал еще две пригоршни, побольше, и те так же очутились во ртах у моих друзей.
Не знаю, сколько прошло времени, а сухари не иссякали. Иисус видел перед собой страждущих, и он считал своим долгом накормить их хлебом. Он все вкладывал и вкладывал сухари в руки парней, а те уже давились, не успевая проглатывать сухие и острые кусочки. Андрей зашелся в страшном кашле, Лука тоже, а Ваня, хоть его руки и рот уже больше ничего не вмещали, все еще умудрялся принимать от малыша новые горсти еды.
– Иисус, хватит! – закричала я с цистерны. – Не видишь, она давятся твоими чудесами?! Лучше дай им воды!
Иисус перестал доставать сухари из карманов. Одновременно с этим крышка цистерны, что находилась чуть левее от меня, резко слетела, словно подброшенная взрывом, и мне стало видно, что эта цистерна до краев наполнено какой-то темной жидкостью. Я принюхалась и не поверила, поэтому залезла туда пальцем и попробовала вещество на язык. Это было красное вино! То самое, мерзейшего вкуса красное вино, отдающее спиртом, которое продается в картонных пакетах!
Внезапно сверху донесся шелест, который, мгновенно приблизившись, стал таким яростным, что затмил собой все звуки. Я застыла в оцепенении, так и держа смоченный вином палец во рту. С неба хлынул невероятно сильный, прямо-таки тропический, ливень из вина. Все еще кашляющие парни подставляли под него ладони, чтобы, наконец, унять свою жажду и протолкнуть застрявшие в горле куски. А я просто стояла под дождем, моя одежда и волосы плотно облепили меня, как алый кокон, а глаза нещадно щипало. Но я неотрывно смотрела в спину уходящего вдаль мальчика, и мне казалось, что сквозь дождь я различаю нимб вокруг его головы, так похожий на шлем скафандра.