– Что ж, это хорошо, – смеясь, сказал Роберт. – Но ведь папа хочет сделать из меня моряка. Что-то он скажет на это?
– Одно не мешает другому. Хоть и не все наездники являются хорошими моряками, но все моряки способны сделаться хорошими наездниками. Сидя верхом на рее, приучаешься крепко держаться, а осадить коня, заставить его выполнять боковые и круговые движения – это приходит само собой, ибо все это очень естественно.
– Бедный отец! – промолвил мальчик. – Как будет он благодарен вам, сэр, когда вы его спасете!
– Ты очень любишь его, Роберт?
– Да, сэр. Папа ведь был так добр к нам с сестрой! Он только и думал о нас. После каждого дальнего плавания он привозил нам подарки из всех тех стран, где он побывал. Но что бывало дороже всего – он, вернувшись домой, с такой любовью говорил с нами, так ласкал нас! О, когда вы узнаете папу, вы сами его полюбите! Мэри на него похожа. У него такой же мягкий голос, как и у нее. Для моряка это даже странно, не правда ли?
– Да, очень странно, Роберт, – согласился Гленарвав.
– Я вот как будто вижу его, – продолжал мальчик, словно говоря сам с собой. – Хороший, славный папа! Когда я был маленьким, он укачивал меня на коленях, напевая старинную шотландскую песню, где говорится об озерах нашей родины. Порой мне вспоминается эта песня, но смутно. Мэри тоже помнит ее. Ах, как мы любили его! Знаете, мне кажется, что нужно быть ребенком, чтобы так любить своего отца!
– Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик, – сказал Гленарван, растроганный признаниями, вырвавшимися из этого юного сердца.
За время их разговора лошади замедлили ход и пошли шагом.
– Ведь мы найдем его, правда? – проговорил Роберт после нескольких минут молчания.
– Да, мы найдем его, – ответил Гленарван. – Талькав навел нас на его след, а патагонец внушает мне доверие.
– Талькав– славный иидеец, – отозвался мальчик.
– Без сомнения!
– Знаете что, сэр?
– Скажи – что, а тогда я отвечу тебе.
– Я хочу сказать, что вокруг вас только славные люди: миссис Элен – я так ее люблю! – майор со своим невозмутимым видом, капитан Манглс, господин Паганель, а потом матросы «Дункана», такие отважные и такие преданные!
– Я знаю это, мой мальчик, – ответил Гленарван.
– А знаете ли вы, что вы лучше всех?
– Ну нет, этого я не знаю.
– Так знайте это, сэр! – воскликнул Роберт, хватая руку Гленарвана и горячо целуя ее.
Гленарван тихонько покачал головой. Он продолжал бы разговаривать с Робертом, если бы Талькав жестом не дал им понять, чтобы они поторапливались и не отставали. Необходимо было не терять времени и помнить об оставшихся позади.
Все трое всадников снова пустились вперед крупной рысью. Но вскоре стало ясно, что лошадям, за исключением Тауки, это было не под силу. В полдень пришлось дать им часовой отдых. Они совсем выбились из сил и даже отказывались есть пучки альфафары – род люцерны, – тощей и выжженной палящими лучами солнца.
Гленарвана охватило беспокойство: признаки засушливости не исчезали, и недостаток воды мог привести к гибельным последствиям. Талькав молчал и, вероятно, думал, что в отчаяние приходить преждевременно, пока не выяснилось, пересохла или нет река Гуамини.
Итак, он снова двинулся вперед, и волей-неволей, побуждаемые хлыстами и шпорами, лошади поплелись шагом – большего от них добиться нельзя было.
Талькав имел возможность опередить спутников, и Таука в несколько часов домчала бы его до берегов реки. Патагонцу, несомненно, это не могло не прийти в голову, но несомненно, что он не захотел оставить спутников одних среди этой пустыни. Вот почему он заставил своего скакуна умерить шаг.
Не без сопротивления примирилась с этим Таука: она становилась на дыбы, неистово ржала. Ее хозяин прибегнул не столько к силе, сколько к увещаниям. Ведь Талькав буквально разговаривал со своей лошадью, и Таука если и не отвечала ему, то, во всяком случае, все понимала. Надо думать, что доводы патагонца были очень вески, так как, «поспорив» некоторое время, Таука сдалась-таки на увещания своего хозяина и подчинилась, правда продолжая грызть удила.
Но если Таука поняла, чего от нее хотел Талькав, то и сам он сумел понять своего скакуна. Умное животное учуяло следы влажности в воздухе: оно жадно втягивало его, двигая и щелкая языком, словно опускало его в благодетельную влагу.
Патагонцу стало ясно: близко вода. Он подбодрил своих спутников, объяснив им нетерпение, охватившее Тауку. Вскоре и две другие лошади тоже почуяли близость воды. Они напрягли последние силы и понеслись вслед за индейцем.