— Тебе тоже лучше домой, это надолго. — Закрывает за собой дверь. — Или хочешь, можем киношку глянуть?
Ошарашенно впиваюсь в неё глазами, на что она пожимает плечами и говорит.
— Он не простой мальчик, все уже к этому привыкли.
— Но зачем ты...
Невинно хлопает глазками.
— Я? Ты чего, Свет!? Как ты могла такое подумать!? Мы же подруги, надеюсь... — Акцент. — ты никому ничего не скажешь?
Не могу поверить..
— Вот, круть, ну, если что я с кинохой на втором, приходи. А тут — показывает на дверь. — делать нечего: наорется и заснёт.
— Зачем ты так?
— Бэйб, я не при чем! — Поднимает руки. — Но, кстати, если что я очень ревнива и обижена на него, сорян.
Уходит, довольно потянувшись.
Поздравляю, Артём, ты выбрал ещё одну расчетливую... Нет, Алинка по сравнению с Ниной — цветочки... Вот тебе и профиль в Инстаграме.
Или как это ещё объяснить? Ребячество? Глупость?
Черт с ней...
Дотрагиваюсь до ручки, выдыхая.
Рвусь, делая шаг к нему... маленький, оглушающе рвущийся, но замерший на одном месте. Он продолжает выкрикивать одно и то же в этой полутьме закрытых плотных штор позади него.
Не решаюсь двинуться, обернувшись на свою собственную дрожь.
Артем сидит в кресле, навалившись локтями в колени, раз от разу выдыхая в сжатые вместе ладони, словно не замечая ничего вокруг, смотря на своего сына.
— Что...
Оба вздрагивают от моего голоса. Никита на миг сжимает кулаки, но так же кричит.
— Уйди. — Тихо шепчет его отец, вцепляясь в собственные волосы.
Перехожу на шёпот.
— Как помочь?
— Уйди.
Только я так не могу... Но что я знаю? Ничего, совсем ничего!
Его похоже даже не обнять, не утешить. Каак ему... Как его... успокоить?
Но слушать плач, истерику ребенка до его бессилия — это жутко... Неужели больше никак? Может... Может, как с Нели?
— Жила на свете... — Надо унять дрожь и говорить спокойнее. — Жила на свете одна маленькая черепашка.
Он снова сжал пальцы. Артём резко вскочил, но тут же замер, не понимая, что делать.
— Она была очень смелой малышкой, и хотела перейти за линию горизонта, куда никому-никому было не под силу...
Голос иногда тонет в истерике, но он всё чаще всхлипывает.
— И вот год от года она наращивала свой панцирь, точно зная, что сможет исполнить свою мечту, когда все остальные черепахи в неё не верили, предпочитая греться на солнышке.
Чувствую, как Никита начинает вслушиваться, давясь слезами.
— Они говорили, что ни у кого не получалось уйти так далеко, а значит, не выйдет и у неё, но пришел день... когда черепашка решилась сделать первый шаг...
Вдруг начал оседать, упав на пол, мы оба рванули к нему, но Артём резко отдернул, не дав прикоснуться, прошептав.
— Дальше...
Пытаюсь продолжить.
— Она попрощалась с другими черепахами, и шаг этот показался ей очень тяжёлым, но именно он был важен.
Мальчик ложится на пол, поджимая ноги к туловищу, полностью прячась от мира... И только истошные всхлипы заставляют очнуться.
— Да-а-альше, Свет.
— Второй шаг дался проще, третий был легче предыдущего, а четвертый так вовсе показался пушинкой, но уже на половине пути, когда шаги на песке заволокло ветром, домик был еле виден, а до горизонта ещё так далеко, черепашка вдруг забоялась.
Артем сжал предплечье, что до сих пор не отпускал, остерегая, что я ошибусь.
— Только вольный ветер вдруг прошептал ей: "Продолжай, смелая черепашка." Та крикнула ему "Но я боюсь", ветер лишь ухмыльнулся и прошелестел напоследок: "Я тоже, но рвусь вперёд, не смотря ни на что". Она поверила, вдохнув его силу идти дальше... Шаг за шагом..
Никита продолжал всхлипывать, но дыхание вдруг стало размеренным... Неужели заснул?
— Пока не дошла... Маленькими шажками... На встречу своему счастью.
Его отец силой потянул за дверь, закрывая ту за нами. Я только заметила, что заливаюсь слезами, дрожа как осиновый лист.
— Что ты творишь!?
Опешила.
— Что?
— Ты, мать его, психолог? Чо у тебя есть!? Диплом педа, и!?
Больше всего на свете мне хочется сейчас врезать ему, но... Но он вдруг выдыхает, сползая по стене на пол, и я понимаю, что всё это время он... Он бился о невидимое стекло, не в силах помочь самому важному.
Вот, откуда эти осколки...
— Нам... надо поговорить.
— Не хочу.
Вспыхиваю.
— Ты собирался это скрывать!? Ты отправлял его одного в город, твою мать, Артём!? Ты долбанутый!?
Выдыхаю, чтобы не заорать под дверью.
— Я говорил, он бы не дал никому к себе прикоснуться, Света!