Утром Басинский узнает одновременно две ошеломительные новости: о выходе газеты и о том, что Архитектор осведомлен об операции "Перестройка". Каждая в отдельности означала бы крах всего, чего может быть крах. Две, по всей видимости, должны означать крах вдвойне. Отцы в ярости: Басинский подвел их под явный монастырь*. Короткий сговор, и - Кибиров, как самый молодой, отправлен вручать Басинскому черную метку: "Ты низложен, Джон Сильвер!" Но - позор, позор унылым арифметистам, позор пошлым редукционистам, позор желчному Л. Витгенштейну, нагло утверждавшему, что "всякое высказывание о комплексах может быть разложено на высказывания об их составных частях и на предложения, полностью описывающие эти комплексы" (ЛФТ. 2. 0201). К вящей славе сторонников той замечательной идеи, что сложная система приобретает новые свойства, отсутствующие у составляющих ее (систему эту чертову) элементов, Басинский находит выход. Сочетание двух ударов может быть спасительным (как говорил не то Аверинцев, не то Аристотель, клин-де клином... ). Басинский немедленно едет к Архитектору и в ответ на его истерику (похожую на цитату из плохих французских романов) только пожимает плечами. Говорит, что это, видимо, тайная организация недострелянных коммунистов-ортодоксов пудрит ему мозги. Басинский выводит Архитектора в город: "перестроечная" газета свободно продается во всех киосках.
______________
* Как Ананьев Малухина.
- Если кликнет рать святая... - растерянно бормочет Архитектор.
Он, кажется, поверил и успокоился, но зато отцы города рвут на себе волосы; если бы дело было в телесериале, они бы рвали на себе волосы добрых полторы серии. Басинский говорит, что остается одно: включить в игру весь город. Разумеется, по-прежнему все только для Архитектора. Перестройка по-прежнему лишь тщательно продуманная операция ГБ. Люди сознательны, они не могут подумать, что это "для них", они поймут, что это нужно для дела.
- Пусть только попробуют подумать, что для них, - мрачно цитирует Пьецух неизвестный нам источник.
- Перед одними судьба лисит, перед другими крокодильствует, - невпопад цитирует бестолковый Красухин рассказ Н. Некрасова "25 рублей".
Грустно в горкоме. Грустно в мире.
Грустно и американскому журналисту Хоффману, который, во исполнение обещания Басинского, был почти уже выслан на свободу, но задержан буквально у трапа самолета. Изящная провокация гэбэшников (у трапа неожиданно выросло четыре пятипудовых мешка с кокаином, и нашлись свидетели, подтвердившие, что их притащил Хоффман) задерживает его в России. Он понадобился Басинскому в Энске. Архитектор делает ему заявление: "Я счастлив жить в этой стране. Время не стоит на месте..." Петя не только не гремит обратно в психушку или куда подальше, но становится редактором газеты. Местный журнал публикует сенсационный лагерный роман местного автора. Роман, однако, категорически не дотягивает до нужного теперь уровня правды, а потому гэбэшникам приходится его сильно редактировать. "Ну разве это сцена допроса? Какая это, на хрен, сцена допроса? Ему даже зубы не выбили!"
Перестройка потихоньку-помаленьку начинает выходить из-под контроля властей. Вошел во вкус даже Пьецух: он, наслушавшись "Тхе Беатлез", лично руководит на митингах скандированиями толпы: "Перемен требуют наши глаза! Перемен требуют наши сердца!" "Я люблю БГ, а не наоборот!" - орет Кибиров из Башлачева. Молодые сотрудники того, что наоборот, которым поручено создание демократической партии, уже гораздо лучше чувствуют себя на ее веселых заседаниях, чем на начальственных инструктажах. Ни с того ни с сего возрождается вовсе не предусмотренная церковь (по странной прихоти фортуны, католическая), а, так как служители культа в советское время не культивировались, на должность настоятеля назначается спившийся гэбэшный полковник, а в церковный хор переквалифицируется оркестр местной пожарной команды. Наглые бородатые художники устраивают выставки поломанной мебели в пустых консервных банках, требуя, чтобы местный музей скупал все это за какие-то неимоверные деньги*. Какие-то люди хотят основать, совместно с какими-то иностранцами, благотворительный фонд, который будет снабжать Энск гуманитарной помощью в виде собранных по всей Европе окурков хороших сигарет. В общем, если кого-нибудь цитировать, была бы кутерьма, а люди найдутся.
______________
* Люди вообще склонны усложнять предельно простые вещи. Как делается современное искусство? Гражданин выбрасывает на помойку почивший холодильник, художник берет его и тащит, бедолага, на себе в галерею, чтобы назвать инсталляцией и продать за тысячи долларов. Давно пора принимать мусор и помои прямо в галереях: и свалок во дворах не будет, и мороки меньше, и инсталляций больше.
Образуются какие-то лиги сексуальных меньшинств: причем одна возникает по плану ГБ (Кибиров прочел где-то, что демократия и педерастия близнецы-сестры), а другая вспыхивает сама по себе (мы не хотели про это писать, но что за кино без гомосексуалистов?). Во всей этой суете активно участвуют стремительно ассимилирующиеся племенные марксисты. Ходят слухи, что возник ку-клукс-клан* и одного дикого сердцем марксиста уже линчевали. Власти воображают, что ситуация остается под их контролем, но в действительности - прямо, извините за выражение, по Бодрийяру - уже невозможно эту самую действительность отличить от игры. Все небо в симулякрах. Сознательные граждане, конечно, помнят и понимают, что все происходит для Архитектора, дабы сохранить в целости город, но иногда как бы забываются и ведут себя так, будто все это "для них".
______________
* Впервые вставив в строку это слово, авторы вдруг поняли, что не больно-то знают, как оно пишется в части "клу(к)с". Двухчасовая дискуссия мало к чему привела. Глубокой ночью в доме одного из нас зазвонил телефон (24-08-88): другой из нас же торжественным голосом сообщил, что слово поймано в одном из редких словарей и пишется так-то. Тут на одного из нас будто снизошло озарение. Он хлопнул себя по лбу и отвечал другому, что словарь его либо плюет на нормы орфографии, либо блефует, стыдясь расписаться в беспомощности. Мало кто знает, что интересующее нас слово принято выверять иначе (по крайней мере, в развитых странах). Слово, как известно, родилось из шума, производимого затвором винчестера при зарядке. В академических орфографических словарях, ориентированных на постиндустриальное общество, существует одно внеполиграфическое дополнение. Это как раз винчестер образца 1868-го года, который теперь нужен только для одной цели: человек, возжаждавший узнать, как пишется слово, берет винчестер в руки, щелкает затвором, прислушивается... А так как слух гуляет где хочет, то в современном обществе бродит целая толпа буквенных обликов этой лексемы. Периодически собираются международные лингвистические конференции, где убеленные сединами академики и совсем безусые юнцы часами дергают затворы и ведут ожесточенные дискуссии (конференции, впрочем, имеют быть крайне редко, поскольку на каждой из них неосторожное обращение с винчестером уносит пару-тройку лингвистических жизней).
Рассказывают также, что в лучших домах Филадельфии винчестеры эти висят на стене как и положено, вблизи от своего словаря. Это считается не меньшим признаком культурности и образованности, нежели домашний рояль или коллекция старых фламандцев.
Гаже всех чувствуют себя Понедельник и Вторник. Они оказались правы: комитетчики добаловались, игра пошла по-крупному. В истинных, выстрадавших свое мировоззрение антикоммунистах потребности нет. Задача ясна: нужно вернуть все на свои места (восстановить, как говорил Бендер, статус-кво), чтобы спокойно начинать сначала человеческое освободительное движение. Понедельник и Вторник пытаются сорвать перестройку. Архитектор, например, участвовал в создании памятника жертвам репрессий, который должно поставить вместо подлежащего сносу истукана им. Ленина. Понедельник и Вторник, цитируя "20 лет спустя", пленят в подвале всех городских бульдозеристов, логично предполагая, что без бульдозериста никакого Ленина не снести. Каково же их удивление, когда на следующий день они видят, что Ленина на главной площади уже нет, а памятник жертвам уже есть (им невдомек, что Ленина не убрали, а просто накрыли картонным макетом нового истукана). Тогда Понедельник и Вторник кормят управдома газетой "Правда", надеясь, что он протранслирует в эфир материалы очередного Пленума: увы, управдом так обкормлен демократической отравой, что "Правду", нормальную пищу, его желудок просто извергает обратно... Наконец, дессиденты сигнализируют в ЦК о творящихся в Энске безобразиях: уж Москва-то быстро наведет порядок.