Я смеюсь, визгливо и нервно хихикаю – совсем не похоже на мой голос. Кладу телефон и горблюсь над кухонным столом. Боже, если б Кэт это слышала, наверно, решила бы, что я повредилась рассудком.
На экране вновь запрыгало многоточие: Дэн пишет ответ. Очередной свой перл: И ничего взамен?;)
Я вздыхаю. Мне следовало это предвидеть.
– Нет, – говорю я своему телефону.
За спиной раздается какой-то шорох. Я резко поворачиваюсь. На пороге стоит Кэт.
– Привет, – произношу я, убирая телефон в карман.
Она кивает и идет к плите. Одним небрежным движением вываливает на тарелку остатки еды. Мы обе молчим. Кэт плюхается на стул, наматывает на вилку спагетти.
Я занимаю стул напротив. Она смотрит на меня, прищурив свои голубые глаза. Эти голубые глаза – мамины глаза – единственное сходство между нами. Во всем остальном мы совершенно разные. Ростом Кэт едва дотягивает до метра шестидесяти и до того бледная, что раньше я постоянно в шутку сравнивала ее с эктоплазмой. Но это было давно, в восьмом классе, когда мы еще подшучивали друг над другом.
– Репетиция нормально прошла? – спрашиваю я.
Она пожимает плечами, продолжая есть. Проходит долгая минута.
Я прокашливаюсь, настороженно наблюдая за сестрой.
– Слушай, по поводу школы…
– Да расслабься. Я уже решила вопрос с пропуском занятий. Папа написал записку, что я болела.
– Я… но ты же не болела.
– Но записку он написал. – Кэт пожимает плечами. – Проблема решена.
Я ставлю на стол локоть. Придется поговорить с отцом. Мне понятно его желание предоставить нам относительную свободу, особенно при таком плотном графике работы, как у него, но нельзя же вообще отпускать поводья.
Отец – заместитель директора «Макдоналдса» на Франклин-роуд. Казалось бы, слово «директор» в названии должности подразумевает не очень длинный рабочий день, но папа постоянно торчит в офисе сверхурочно. Неужели ему приятнее разбираться с проезжими идиотами, чем проводить время с нами? Или у нашей семьи проблемы с деньгами, в которые он предпочитает нас не посвящать?
Жужжит мой телефон. Ладно, я подожду;)
– Кто это? – любопытствует Кэт.
– Придурок один.
– Тот, с которым ты трахалась в прошлые выходные?
– Полегче, – осаждаю я сестру. – Не хами.
– Высший класс, – хохочет она. – Ты и твой шальной кавалер из моего класса по алгебре. Союз, заключенный на небесах.
Мои щеки горят. Чудесно. Теперь я ходячий объект шуток для собственной сестры.
Наверно, лучше уйти наверх. Какого черта я пытаюсь наладить с ней отношения? Зачем мучаю себя, сидя здесь и слушая ее издевки?
Потому что раньше она была другой, говорит мне внутренний голос. Но сейчас, глядя на Кэт, я с трудом вспоминаю ее ту, другую. В средней школе волосы у сестры были гладкие и длинные, до пояса. Она была тихой, но не замкнутой. Всегда за обедом сидела вместе со мной, Джунипер и Клэр, уговаривала нас во что-нибудь сыграть. Правда, играли мы только в теннис, летом. Двое на двое. Побеждала та пара, за которую выступала Клэр.
Потом мы окончили среднюю школу, и мама уехала из Паломы, затерялась где-то на западном побережье. Миновало два с половиной года с тех пор, как Кэт замкнулась в себе.
Но когда она стала подлой и жестокой? Нет четкой грани, отделяющей прежнюю Кэт от настоящей. Могла ли она сказать что-то подобное в прошлом году? Как мы докатились до такого?
– Так какой он у тебя по счету? – спрашивает Кэт. – Дюжину замыкает?
– Слушай, подруга, – я со стуком кладу телефон на стол, – в чем твоя проблема?
– У меня проблем нет. Проблемы, насколько я понимаю, у тебя.
– Ну все, хватит. Что ты все исходишь желчью? Я не сделала тебе ничего плохого.
– Ты одним своим присутствием отравляешь мне жизнь.
Ее слова – как удар плетью. Я встаю и говорю как можно более бесстрастно:
– Понятно. Пора бы тебе уже повзрослеть, Кэт.
Меня так и подмывает со стуком задвинуть стул, ничто не доставило бы мне большего удовлетворения. Но я сдерживаюсь. Словно неживая, разворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице, заставляя себя не топать. Оказавшись вне поля зрения Кэт, я прислоняюсь к стене и задумчиво смотрю на темные обои. По стенам в коридоре развешаны семейные фотографии – тропа ностальгических воспоминаний.
Мама, что бы ты сказала ей? Как бы поступила?
Мама была легкомысленной, нервной особой, снисходительной к чужим ошибкам. Она раздаривала тепло своей души всем, кого встречала. Держу пари, она бы стиснула Кэт в объятиях и не отпускала ее, пока та не поделилась бы с ней своими невзгодами.