У нас есть несколько относительно молодых учителей, с которыми можно было бы – так, с натяжкой – завести роман. Я постоянно замечаю, как парни пускают слюни, глядя на преподавателя экономики, доктора Мейерс: ей лет двадцать пять, она невысокая и у нее отличная фигура. Учитель математики, мистер Эндрюс, привлекает некоторых своей вампирской бледностью. И мистер Гарсия, безусловно, сексуален. Правда, он не в моем вкусе. Я на девяносто процентов уверена, что он гей, – во всяком случае, о Меркуцио[1] мистер Гарсия говорит с придыханием.
Но представить, чтобы один из них запал на кого-то из учащихся, трудно. Девчонки иногда строят глазки Эндрюсу или Гарсии, но те, если и замечают это, вида не подают. А доктор Мейерс в прошлом году отправила одного из парней на ковер к директору за то, что тот посмел ляпнуть: «Сегодня вы потрясающе сексапильны, док». Что ж, честь ей и хвала.
Через полчаса власти предержащие выпускают нас из парилки актового зала. Мы выходим на улицу. Холодный ноябрьский воздух обжигает ноздри. Послеполуденное солнце слепит. Я даже засомневалась, что собрание, на котором мы сейчас присутствовали, было на самом деле. Может, это была галлюцинация, вызванная жарой в зале. Мы с Джунипер спускаемся по холму к стоянке для одиннадцатиклассников. У подруги вид такой же обалделый, как и у меня.
– Девчонки, привет! – выводит нас из ступора чей-то голос.
Мы останавливаемся у самой парковки, в нескольких шагах от «мерседеса» Джунипер. К нам подбегает Клэр. Сегодня у нее тренировка по теннису, поэтому она собрала свои курчавые рыжие волосы в толстый хвост. Клэр пихает меня локтем:
– Мне было скучно без вас на собрании, леди.
– А я тебя высматривала, как и обещала, – отвечаю я, – но не увидела. В зал набилось не меньше тысячи человек.
– Что верно, то верно. – Клэр кашлянула. – Куда намылились?
Черт. Голос ее полнится надеждой – значит, я что-то упустила.
– М-м… – Я бросаю панический взгляд на Джунипер. – Да мы… э-э-э…
– Никуда, – говорит Джунипер. – Хотим оставить вещи в машине перед заседанием.
Точно. Самоуправление учащихся. Мы с Джунипер пообещали Клэр, что будем баллотироваться в президенты класса, так что два претендента в списке кандидатов у нее уже точно есть.
У меня с этим куча проблем, о которых я помалкиваю, поскольку Клэр одержима идеей выборов. И все же в борьбе за президентское кресло я буду выглядеть настоящим посмешищем на фоне Джунипер. Джуни может попросить всю школу спрыгнуть с моста, и все только воскликнут: «Блестящая мысль! Как мы сами не додумались?!».
Джуни отпирает машину, мы бросаем сумки на заднее сиденье и втроем идем по траве. Впереди, в самом конце длинного зеленого газона высится, словно некий архитектурный франкенштейн, корпус, где учатся старшеклассники. Два года назад восточное крыло отремонтировали, и теперь оно – три этажа зеркального стекла и листовой стали – сверкает на солнце. Западное крыло – кирпичное, облезлое, шестидесятилетнее – торчит как жалкий нарост.
К школе мы подходим в молчании. Открывая дверь в восточное крыло, я говорю:
– Веселенькое было собрание.
– Не то слово, – соглашается Клэр. – С ума сойти.
– Ой, не начинай, а? – Морщусь я. – Ты у нас белее, чем Моби Дик.
Джунипер смеется. Клэр, покраснев, отбрасывает упавший на глаза рыжий завиток. Мы идем по длинному коридору, залитому послеполуденным солнцем. Свет отражается от шкафчиков, и они раздражают глаз сильнее, чем обычно: вверху – красные, внизу – зеленые. Цвета нашей школы. А также краски Рождества. Каждый год перед Рождеством кто-нибудь пририсовывает красный нос олененка Рудольфа львам на гербе школы.
– Нет, правда, – не унимается Клэр, толкая дверь, ведущую к лестнице, – когда они выяснят, кто спит с учителем…
– Понятное дело. – Я бегом поднимаюсь вслед за ней. – Конец этой истории мы узнаем лет через двенадцать.
Клэр с усмешкой смотрит на меня через плечо:
– Слушай, а это не ты?
Обидно – держу пари, полшколы думает, что это я, – но мне удается улыбнуться в ответ.
– Иди к черту.
– Ну хорошо, хорошо. – Она поднимает руки, показывая, что сдается. – Если честно, то это я. Я… и директор Тернер.
Джунипер у меня за спиной делает вид, что давится рвотой.