Зря я так думал. И инструктор, и командир звена, видно, лучше меня знали, как и в чём мне помочь. Прошёл день, другой, а меня в воздух не выпускали. С завистью смотрел я на своих друзей, летавших в зону, уверенно и плавно приземлявших самолёт точно у посадочных знаков. Не стесняясь, спрашивал одного, другого, третьего, как они определяют расстояние до земли, до каких пор продолжают режим так называемого выдерживания самолёта, как пользуются сектором газа. Теоретически я сам мог всё это прекрасно рассказать, а вот на практике не выходило.
Очень верно сделали мои воспитатели, что дали мне после первой неудачи остыть, осмыслить свои действия. Ведь по горячим следам, после неудачного вылета, можно было наделать новых, более серьёзных ошибок. Через несколько дней капитан Кашин, очевидно, решил, что хватит мне «остывать». Утром во время подготовки к полётам он сказал:
— Курсант Титов, полетите сегодня со мной, задание прежнее: взлёт, полёт по кругу, посадка.
На полных оборотах ревёт мотор. Строго выдерживая заданное направление, веду самолёт на взлёт. Движения продуманы, определена их последовательность, но они ещё не совсем уверенны. Смотрю на указатель скорости, беру ручку управления на себя и чувствую, как земля остаётся где-то внизу.
Капитан зорко следит за моими действиями. Вот он взял управление и поправил мою ошибку. И всё это спокойно, без лишних слов. По переговорному устройству до меня доносится его голос:
— Следите за приборами.
Один за другим он выполняет развороты и выходит в расчётную точку на посадку.
— Запоминайте положение ориентиров, — советует он. — Отсюда начинаете снижение. Вот эта высота — сто метров; так будет — пятьдесят, а это — двадцать пять.
Потом уже полёт по кругу делаю я.
Повторяю заход на посадку, стараясь видеть ориентиры так, как они были видны на предыдущем круге. Самолёт пошёл на планирование, теряя высоту, приближаясь к земле. Кажется, на этот раз посадку я выполнил лучше.
— Терпимо! — не то осуждающе, не то одобрительно сказал мне на земле капитан Кашин и, пригласив к себе Гонышева, начал с ним обстоятельный разговор.
И снова смутная тревога закрадывалась в душу. «Охота им возиться со мной. Не выходит — отчислили бы, и делу конец. Нет, видно, у меня лётных способностей», — с горечью думал я.
Но была, по-видимому, охота у моих учителей повозиться со мной. Опять стал летать в задней кабине. Инструктор Гонышев вновь учил меня в воздухе. И добился своего. Перешагнул я этот рубеж, это злосчастное третье упражнение, стал летать не хуже других. А вскоре уже в передней кабине не стало инструктора: я начал летать сам. Радостное чувство самостоятельности переполняло меня. Ничего подобного я ещё никогда не испытывал.
В зимний солнечный день прощались мы со школой. Окончил её с отличными оценками и, не раздумывая, попросил послать в училище лётчиков-истребителей, ибо считал, что наиболее высокие лётные качества вырабатываются только в истребительной авиации.
— Пожалуй, вы правы, — поддержал меня Гонышев.
Мы долго беседовали с ним накануне отъезда из школы. Скупой на похвалы, он на этот раз сказал, что, как ему кажется, из меня может выйти неплохой лётчик-истребитель.
— Может выйти, — окутываясь облаком табачного дыма, тут же поправился Гонышев. — Поймите, Титов, это только возможность, предположение. Чтобы стать настоящим лётчиком-истребителем, надо много, очень много работать.
Мы с друзьями прошлись на прощание по военному городку, постояли на том месте, где когда-то рыли землянки… Теперь невдалеке добротные казармы приветливо сверкали огнями.
И опять мы стоим у окна вагона в поезде, который мчит по заснеженной Кустанайской степи. Нас ждало училище лётчиков-истребителей.
Ещё во время учёбы в десятилетке я читал о прославленных лётчиках, трижды Героях Советского Союза А. И. Покрышкине и И. Н. Кожедубе. Большое впечатление произвели на меня их книги. Возможно, в ту пору и зародилась у меня любовь к профессии истребителя. В период учёбы в школе первоначального обучения она с каждым полётом росла. Мне нравился энергичный полёт, стремительные манёвры, большие скорости. Всё это можно было испытать на самолёте-истребителе.
В Сталинградское авиационное училище мы прибыли зимой. Начались теоретические занятия. Вначале мы должны были летать на самолёте «ЯК-11». Он намного превосходил по скорости учебный «ЯК-18». Правда, на нём был установлен поршневой двигатель, а мы мечтали о реактивном, ведь в то время наши Военно-Воздушные Силы почти полностью перешли на реактивные самолёты, скорости которых были близки к звуковым. Были уже и самолёты, скорости полёта которых перешагнули звуковой барьер.