Наконец цокот потихоньку стал затихать, а после и вовсе прекратился. Тут же исчезло ощущение грядущей смерти, перестало бешено колотиться сердце. Всё ещё дрожащей рукой Муса вытер холодный пот со лба и облегчённо вздохнул. Сколько раз ни переживал он эту тошнотворную муку, – легче не становилось. Внезапно в нос ударил неприятный запах. Взгляд старика упал на грязное, растекающееся по штанам мокрое пятно. Всё ещё не смея издать ни единого звука, он в сердцах махнул кулаком по туману. Тот лишь равнодушно расплылся в разные стороны, ничего не сделав Мусе в ответ.
Этой ночью перепуганный в который раз отшельник опять толком не спал. Он то и дело просыпался, прислушивался по несколько минут к тишине, пытаясь уловить звук нарастающего цокота. Убеждался, наконец, что ничего не слышит, и вновь забывался неспокойным сном.
Усталым взглядом старик окинул стены пещеры. Те сплошь были покрыты крючковатыми узорами, напоминавшими арабскую вязь. Эта мозаика состояла из тысяч имён и цифр, записанных столбиком. Большая часть имён была перечёркнута. Он уже и забыл, когда впервые начал их записывать…
«Довольно прохлаждаться, Муса, – промедление смерти подобно».
Угрюмо отшельник отправился исполнять свои повседневные обязанности.
Последние дни, как Муса ни старался, а поддерживать присутствие духа у него не выходило. Каждый раз после встречи с неизвестным горным соседом он чувствовал пустоту в душе. Как будто частичка его погибала безвозвратно. Еда казалась горькой, сон не давал отдыха, работа была не в радость. Он всё прислушивался к окружающему туману, всё ждал цокота маленьких копыт.
Слух его, однако, уловил другой звук. Сначала показалось, что это журчит река. Муса настороженно побрёл к источнику шума. Вскоре он уже точно распознал его природу. Лицо старика озарила улыбка. Человек. Стараясь шуметь как можно меньше, Муса проворно двигался по крутому обрыву. Глаза его цеплялись за знакомые выступы, память подсказывала, на какой из них ставить ногу. Вот мелькнул весь из себя неказистый и неровный камень по имени Косолапый. Рядом с ним во всю длину растянулся Шпала. Муса точно знал, что после них надо будет пройти между Близнецами: двумя огромными округлыми валунами, а затем резко свернуть налево. Там, чуть дальше, будет тропа, которая ведёт напрямую к человеку.
Наконец, он уже начал различать слова. Всё как всегда: призывы о помощи, истошные крики – вот дурак. Муса сбавил шаг. Надёжно укрывшись, он начал наблюдать. Человек этот был странный (впрочем, все люди казались Мусе очень странными), весь обтянутый железом, на голове ведро. Нога вывернута под неестественным углом. Видимо, сорвался с обрыва, заблудившись в тумане. Без лишних движений, стараясь не вызвать новые крики, Муса вышел из своего убежища.
– Gehzunicht! DubistscheißeEsel! – В ведре грубый голос звучал глухо.
Мусе потребовалось несколько мгновений, чтобы из потаённых закромов памяти выудить слова этого причудливого наречия.
– Я… уметь помочь ты… – запинаясь произнёс он.
– Не нужна мне твоя помощь, грязный оборванец, проваливай! – Человек выхватил из-за пояса блестящий прямой кинжал.
– Ты… ты звать, я прийти. – После каждого слова Муса отплёвывался, словно на языке было что-то неприятное. – Я жить здесь. Я твой помогать.
– Я сказал: проваливай, червяк! Смерд! – Человек всё повышал голос. – Ко мне на помощь уже спешат мои люди, слышишь, ты?!
И тут Муса почувствовал неприятный, но до боли знакомый кровавый привкус во рту. Докричался, дурак! Бежать, надо скорее бежать! Но разве можно вот так просто оставить здесь человека?
Муса пытался знаками показать, что надо вести себя тихо, затаиться. Всё бесполезно. Этот железный болван только больше распалялся, кричал всё громче.
Всё без толку. Пускай умирает в одиночестве. Муса хотел убежать, вжаться в землю, затаиться и скулить, как последний трус, каким он сейчас и был. Очень хотел. Но почему-то так не поступил. Резво обойдя железного здоровяка сзади, он схватил того за шкирку и что было сил потащил с открытого пространства. Тот дрыгал ногами, махал своим дурацким кинжалом во все стороны, но из-за всех этих железок никак не мог дотянуться до Мусы. Только раз заехал металлическим локтем по зубам. Больно.
Краем уха Муса услышал цокот сотен копыт.
«Да будь оно всё проклято! Не хочу умирать ради какого-то неблагодарного болвана!»
Игнорируя эти мысли, Муса продолжал тащить человека к камням-Близнецам. Есть там такая маленькая выемка, можно в неё ужаться вдвоём, укрыться. Ужасно болела спина: не тот у него возраст, чтобы тягать на себе здоровяков, да ещё обвешанных таким количеством металлолома! Муса весь обливался холодным потом, сквозь зубы со свистом вырывался горячий воздух. Слегка кололо в груди. Он знал, что скоро оцепенеет от страха, и тогда пиши пропало.