Третья итерация закончилась на отметке три тысячи лет и также дала положительный результат. Такого Седьмой не ожидал. Чем дальше в прошлое, тем больше погрешность при высадке, и три года, обещанные Первому, казались сейчас слишком оптимистическим прогнозом.
«Не к динозаврам же они подались», — подумал Седьмой, готовясь к очередной попытке. Хотя это было бы самым лучшим. Рептилии рассуждать не будут, а сделают за Седьмого его работу и с удовольствием переварят беглых хронолётчиков.
Следов хроноката не обнаружилось с пятой попытки. На этот момент погрешность была уже настолько велика, что Седьмой лишь приблизительно мог определить, на сколько веков он углубился. Поделив длительность последнего временного прыжка пополам, Седьмой двинулся в обратном направлении. Теперь метод половинного деления вступил в силу. Оставалось только каждый раз делить длительность прыжка на два и выбирать направление в зависимости от последнего показания определителя.
На девятой попытке Седьмой локализовал отрезок времени в сто лет длиной, что практически равнялось погрешности. Теперь для дальнейших поисков нужно было найти остатки хроноката. Подключив определитель к сканеру, Седьмой обнаружил их довольно быстро. Он приземлил хроноскаф в сотне метров от объекта и, соблюдая все меры предосторожности, вышел наружу. Солнце нещадно палило безлюдную холмистую местность, было нестерпимо душно, но на горизонте виднелось море, и Седьмой пожалел, что времени позагорать и искупаться у него нет.
Хронокат оказался упрятан в небольшом гроте на склоне холма. Вход был основательно завален камнями, и Седьмой потратил немало времени, расчищая проход. Наконец, путь оказался свободен и, захватив переносную аппаратуру, Седьмой направился в грот. Здесь по степени окисления металлов удалось установить давность пребывания хроноката внутри.
«Между десятью и двадцатью годами», — прикинул Седьмой, вернулся в свою машину и завалился спать. Он бодрствовал уже больше локальных суток, и выспаться перед дальнейшим было необходимо.
Пробудившись, Седьмой наскоро перекусил входящими в рацион концентратами и выставил хрономер на минимальную длину прыжка. С учётом погрешности это составило около пяти лет. «Если повезёт, окажусь достаточно близко», — прикинул Седьмой и выжал форсаж.
Жилище беглецов спецагент обнаружил на третьи локальные сутки с начала поиска. Жилищем оказался неумело сделанный из веток шалаш, и, судя по виду, построили его сравнительно недавно. Сделав над шалашом круг, Седьмой убедился в отсутствии жильцов и приземлился. Кроме него и братьев, людей во всей округе не оказалось, зато птиц и животных хватало. Убивать следовало исключительно беглых преступников, смерть любого другого живого организма в столь далёком прошлом могла привести к серьёзным искажениям реальности. Седьмой сжал зубы от злости, представив, сколько живности успели истребить беглецы за то время, что здесь провели.
«Ладно, будем надеяться на лучшее», — решил Седьмой, вышел из хроноскафа наружу и принялся подыскивать место для засады.
Объекты появились к концу дня. В бинокль был прекрасно виден идущий впереди Кейн. Равиль шагал сзади, и на шесте, который братья несли на плечах, висело головой вниз небольшое животное размером с козла или косулю. Седьмой не стал медлить. Подпустив братьев на расстояние выстрела, он двумя пулями, выпущенными из снайперской винтовки, свалил обоих.
Обратный путь Седьмой проделал без происшествий. Автопилот безошибочно привёл хроноскаф в исходную точку четырьмя локальными сутками позже вылета. Седьмой выбрался из машины и оглядел хронодром. Никто его не встречал, лишь Всеми Любимый глядел исподлобья с плаката на щите. Седьмому показалось, что хронодром изменился, только он не мог определить, чем. Пожав плечами, спецагент вызвал дежурное такси-флаер и полетел домой.
— Ну что, явился, козёл офоршмаченный, — завизжала жена, стоило Седьмому переступить порог. — Ты где, сучий потрох, болтался? Я тут, век воли не видать, его жду, все глаза проглядела, а он является как ни в чём не бывало. Где был, спрашиваю, гнида, на малине с кентами да марухами небось ошивался?
— Что с тобой, Маша? — опешил Седьмой. — На какой малине, с какими кентами? И что у тебя с волосами, никак покрасилась?
— Ты что гонишь, урод, — перешла с визга на крик жена. — Какая, к лебедям, Маша? Это потаскуха твоя Маша, с которой на малине отирался? Забыл, что жену Маруськой кличут, козёл безрогий? Я тут дура дурой сижу, а ему и дела нет. Сынок вторые сутки в камере парится, на кармане повязали, дочка, стерва, домой хахалей водит, а отец родной с шалавами зависает. Ты, Семерик, допрыгаешься у меня. Брошу тебя к нехорошей маме, на хрен ты мне такой сдался.