Она не знала, что ей делать. Рассказать то, что видела, то, что ей привиделось? На любого здравомыслящего человека ее рассказ произвел бы вполне определенное впечатление. Хотя молчать тоже было глупо.
— Где он?! — резко спросил отец Сергея, повернувшись к ней.
Тот, что стоял у двери, зевнул.
Женева встала, протянула фотографию. Ее она нашла в шкафу, потом до боли в глазах вглядывалась в обращенное к ней лицо… Отец Сергея взял карточку. Тот, у двери, подался было вперед, чтобы разглядеть, что там такое. Но его осадили:
— Геннадий, ты у соседей интересовался? — спросил отец Сергея, едва взглянув на снимок.
— Ничего не знают, даже не видели.
— А соседнюю квартиру опросил, а этажом ниже? Будь ласков, сходи. Не мог же он голым на улицу пойти.
Геннадий вышел.
Отец Сергея дождался, пока закроется дверь. И снова посмотрел на фото. Женева села на диван, ждала.
Наконец тот спрятал карточку во внутренний карман пальто. Подсел к ней.
— Порнография какая-то. Странное фото… Будто старое… Послушай, девочка… — он вдруг немного замялся. — Ты давно его знаешь?..
— Полгода.
— Ну да, полгода. Он что… с мужиками спал?
— С чего вы взяли? — Женева не сразу поняла той логической цепочки, которая вела к такому заключению. — Нет, я уверена, что нет.
— Успокоила. Теперь скажи: где он?
Отец Сергея встал, подошел к шкафу.
— Вы меня в чем-то подозреваете? — выдавила Женева.
Он посмотрелся в зеркало, снял шляпу, пригладил рукой волосы и затем снова стал подкручивать усы.
— Показывайте, что там у вас, — Александр Петрович, начальник Женевы, протер салфеткой руки.
Женева положила перед ним фотографию высокого мужчины, одетого в пальто, держащего в одной руке шляпу, другой же накручивающего себе ус.
— Любопытно. Без паспарту. Не скажу, в чьей мастерской сделано. Думаю, начало прошлого века.
— А как вы определяете?
— Ну, не буду вдаваться в тонкости. Замечу только, как люди относятся к направленному на них фотообъективу. Мы с вами, современные люди, знаем, что это такое, и реакция на него у нас уже заготовленная, разная, но заготовленная. Мы знаем, что ждать от него, знаем, какие последствия наступят после того, как нажмут на кнопку. А в то время фотография хоть и была распространена, но многие в глаза не видели фотообъектива. Вот смотрите, — он достал альбом, раскрыл его, продолжил: — «Рекруты» Карла Буллы. Посмотрите на их лица.
— Заторможенные какие-то.
— Вот именно. Аппарат им в диковинку. Куда смотреть, чего ждать? Они не знают. Оттого такие странные лица. Им сказали не двигаться, они и не двигаются, но в глазах… Сейчас процесс фотографирования мгновенный. Но и в этой мгновенности мы успеваем подумать, как мы выглядим, настроить наше лицо, примерить наш взгляд. Вот еще — фигуристы на Мойке. Эти люди знакомы с фотографией, но смотрите, как позы, должные быть свободными, оказываются напряженными. Видите? А теперь вернемся к вашему снимку. Взгляните на лицо.
— Значит, первые года двадцатого, — проговорила Женева, тупо глядя на изображение.
— Определенно. Где вы это взяли?
Женева бегло осмотрела комнату, прибрала простыню. Вошел Геннадий, спросил про Михалыча.
— Ушел, — соврала Женева.
— Как это ушел? — не понял он.
Женева отвела взгляд, пожала плечами. Ну не могла же она сказать, что он растворился в воздухе, замер картинкой и растворился. Утверждать это — убедить всех, что она сумасшедшая. А происшедшее и так было как сумасшествие. Единственное, что мешало утвердиться в диагнозе, — лишь попытка поставить такой диагноз себе.
Геннадий достал мобильник.
— Странно, вне зоны… — недоуменно сказал он.
Она подождала, пока он уйдет. С опаской глянула в зеркало. Потом — раскрытый шкаф, чтобы достать куртку, чтобы вытащить платок, чтобы заметить внизу новый снимок — такой же потертый временем, как и предыдущие.
Женева поехала к своему шефу по научной работе, коллекционеру старых фотографий. Позвонила по дороге, ноги сами несли ее в метро. По Пятой линии от Невы, мимо Академии художеств. Подальше от своей комнаты, своего сумасшествия.
— Что-то вы неважно выглядите. Не больны ли?
— Нет-нет, — ответила Женева. — Я пойду, — и уже взявшись за ручку двери, вдруг: — Можно я у вас останусь?
Ее устроили на диване в гостиной. Не темной улицы она испугалась, а собственного дома. В котором жила. Темного шкафа, превращающего людей в фотографии.