Далее Хлебников дает индивидуальные образцы домов в городах будущего:
«b) Дом-тополь. Состоял из узкой башни, сверху донизу обвитой кольцами из стеклянных кают. <…> Стеклянный плащ и темный остов придавали ему вид тополя.
с) Подводные дворцы; для говорилен строились подводные дворцы из стеклянных глыб, среди рыб, с видом на море и подводным выходом на сушу…
m) Дом-поле; в нем полы служат опорой стеклянным покоям, лишенным внутренних стен, где в живописном беспорядке раскинуты стеклянные хижины, шалаши <…> особо запирающиеся вигвамы и чумы…»
А вот описание неосуществленного шедевра революционного зодчества, памятника 3-му Коммунистическому Интернационалу, спроектированного Владимиром Татлиным по заданию Наркомпроса в 1917 году (привожу по книге С. Старкиной «Велимир Хлебников», М.: Молодая гвардия, 2007):
«Башня будет представлять собой вращающуюся конструкцию нескольких уровней: нижний уровень — вращающийся куб. Он вращается со скоростью один оборот в год. Это огромное помещение, где будут располагаться органы законодательной власти, проходить заседания интернациональных съездов. Второй уровень — вращающаяся пирамида. Она вращается со скоростью один оборот в месяц, и в ней могут находиться исполнительные органы Интернационала. Наконец, верхний уровень — вращающийся цилиндр, который совершает один оборот в сутки. Там может помещаться пресса. И куб, и пирамида, и цилиндр будут выполнены из стекла, так что каждый гражданин сможет видеть все происходящее там».
Курсив в последней цитате мой.
Перескочим на пятьдесят лет вперед, в год от Рождества Христова 1957-й, когда впервые на журнальных страницах появилась «Туманность Андромеды» Ивана Антоновича Ефремова:
«Огромное плоское стеклянное здание горело в отблесках кровавого солнца. Прямо под крышей находилось нечто вроде большого зала собраний. Там застыло в неподвижности множество существ, не похожих на землян, но, несомненно, людей».
«Дар Ветер застал девушку-палеонтолога в оживленной беседе с загорелым юношей и вышел на кольцевую площадку, окаймлявшую стеклянную комнату».
«Узкий пояс автоматических заводов на границе между земледельческой и лесной зонами ослепительно засверкал на солнце куполами из “лунного” стекла. Суровые формы колоссальных машин смутно виднелись сквозь стены
хрустальных зданий».
И так далее, цитировать можно долго. Как видим, урок Чернышевского не пропал даром.
В романе Георгия Мартынова «Гость из бездны» тоже сплошь стекло-хаты. «Каллисто» и «Гианэю» не помню, их просто не нашлось под рукой, но печень даю на съедение, не обошлось без стекла и там.
А вот отрывочек из «Полдня, XXII века» братьев Стругацких:
«Дорога текла плавно, без толчков <…> в просветах между ветвями появлялись и исчезали большие стеклянные здания, светлые коттеджи, открытые веранды под блестящими пестрыми навесами».
Стекло, стекло и стекло. Главный элемент будущего — прозрачность. Символ прозрачности — стекло. Прозрачность — значит открытость. «Нам нечего скрывать друг от друга». Это уже Замятин, его антиутопия «Мы».
«Мы живем всегда на виду, вечно омываемые светом… К тому же это облегчает тяжкий и высокий труд Хранителей».
Главное устремление футуристов и примкнувших к ним отечественных фантастов — создание языка будущего. Языка — в широком смысле этого слова. То есть языка моды, живописи, поэзии, музыки, общения, театра, архитектуры… Иначе — языка жизни. Но — из материала, который имеется под рукой. Это поэтические попытки строить островки будущего сегодня. Не того будущего, которое действительно будет (мы не знаем, что произойдет завтра: комета ли опалит Землю, заморозит ли ее новый ледниковый период, само ли перебьет себя человечество в очередной безумной войне), а искусственного, умом придуманного и представленного как на подмостках сцены перед обычно равнодушными зрителями. Будущего, в котором его создателям хочется жить. В этом смысле и первые советские коммунисты были футуристы по жизни — сломали старый, подгнивший мир и попытались на груде мусора возвести новый. Кстати, литературные футуристы, Хлебников, Маяковский и их компания, это хорошо чувствовали и тянулись к большевизму, как к родине. Другое дело, что продлилось это недолго.