— Скоро, — отозвалась Молли и прислушалась к голосу сторожа. Должно быть, около десяти вечера. Анна уже должна была закончить, притом давно. Она начала принимать больше клиентов после того, как они внесли платеж за «Пещеру Иуды». Молли тоже нужно принимать больше посетителей, хотя Анна часто говорила, что Молли не обязательно это делать. Анна утверждала, что на Молли это влияло сильнее, чем на нее. Старшие сестры могут вынести больше, чем те, кто пришел в мир позже, говорила она. Молли хорошо знала, что Анна лгала. К тому же у Анны была Крошка Мари, о которой нужно было заботиться. Молли должна добавить свое тело. Завтра. Завтра она впустит еще одного мужчину, или не одного, в свою комнату, и спрячет свою душу глубоко внутри, где ее никто не найдет. Иначе она, и Анна, и Крошка Мари никогда не уйдут из дома терпимости с хлевом на втором этаже, с вечным запахом испражнений, разврата и рвоты.
— Тетя?
Молли посмотрела на малышку, которая приподнялась в кровати.
— Что? — отозвалась она.
— Скажи честно, — заявила Крошка Мари и посмотрела тем взглядом, перед которым Молли никогда не могла устоять.
— Честно, обещаю. А тебе, честно говоря, сейчас нужно спать.
Крошка Мари обдумала вопрос, что заняло некоторое время. Молли почти видела, как в маленькой головке подыскивались правильные слова. Молли ждала, приводя в порядок свои пышные волосы, свою козырную карту в завоевании мужчин, но обычно жутко спутанные. Она собрала их в пучок на шее и заколола длинной шпилькой. Эту шпильку ей подарила Анна, которая, в свою очередь, получила ее от китайского моряка с проблемами ниже пояса. Анна не хотела брать плату, потому что китаец ничего не смог, и вместо этого китаец подарил ей длинную плоскую шпильку для волос, чуть уже кухонного ножа, красную с черным, словно солдатская форма. Анна говорит, что однажды эта шпилька спасет Молли жизнь. Проститутка голая, ей нечем защититься, но у Молли в волосах теперь есть потайное оружие, ее сабля гулящей, как ее называла Анна.
— Ну давай, котенок, — вздохнула Молли. — Тебе нужно поспать.
— А ты ответишь честно? — Крошка Мари скептически на нее посмотрела.
— Да, честно. И быстро.
— А на свете бывают принцессы? По-настоящему?
Молли улыбнулась, села на край кровати, и солома из матраса впилась ей ниже спины. Она убрала волосы со лба Мари и заправила кудряшки ей за уши. Ей жаль, что Мари еще ни разу не видела город по-настоящему. Они держали ее за закрытыми дверями или во дворе. Последние пару лет король частенько расправлялся с детьми проституток. В прошлом месяце забрали двух мальчиков у Карен. Молли помнила, как Карен кричала и бросалась на королевских приставов и солдат. Она хотела вернуть своих детей. Сейчас их выслали из города, и кое-кто поговаривал, что их отправили на фермы в Сорё, где они оказывались среди прислуги.
— Да, Мари, принцессы бывают. А теперь ложись спать.
— А ты их видела?
— Видела, — ответила Молли. Это была правда. Она видела, как золотая королевская карета ездила по улицам, а из-за белых шторок выглядывало лицо. Пара глаз смотрела на Молли с удивлением. Неужели можно так плохо жить? Именно это говорил взгляд принцессы. Молли хотела ответить, что нет, так жить невозможно. Но так бывает, если ты бедна и влюбилась не в того человека. Любить вообще опасно.
Молли знала это. Она захотела прошептать это Мари. Чтобы она тоже это знала. Чтобы была осторожна. Мужчин надо опасаться. Мужчины опасны, это, наверно, самое опасное, что есть на свете, ты влюбляешься, и тебя бросают, совсем как Молли. После этого тебе остается только уехать из родной деревни. Ты никому не нужна, когда тебя использовали и бросили. Теперь ты интересна только морякам и проезжим солдатам, шарлатанам и наемникам с мелочью в карманах, странным ублюдкам с гнилыми зубами и студентам с больными фантазиями. Как тот поэт, который недавно заходил к Анне. Андерсен. Молли говорила Анне, чтобы она была с ним поосторожнее. Такие мужчины самые опасные. Молли помнила мальчишку из Онсевига, он начал с того, что резал животных, а однажды его обнаружили отрывающим крылья дрозду. И вот его уже арестовывают за избиение девушки из соседнего городка, которую он исколотил до черных синяков и сломал ей руку. Так же и с этим поэтом. Пока что ему достаточно резать бумагу. Но скоро, через месяц или в следующее полнолуние, ему станет мало этого, так всегда и бывает. Однажды он просил и Молли побыть моделью для его бумажных вырезок, но она наотрез отказалась. Она не выносила душевнобольных, уж лучше идиот-коридорный, чем поэт-имбецил[5].