— Ты спасла меня. Ты спасла меня, Лара. Нас. Я не могу даже сказать тебе, что я чувствовал тогда. Ты была просто ошеломительна.
— Я убила... — И мой голос дрожит, когда реальность накрывает меня волной.
Ноа прижимается губами к моим губам.
— Мы дышим благодаря тебе, моя прекрасная, храбрая, совершенная женщина.
Мы.
Мы дышим благодаря мне.
Слезы текут по моим щекам.
— Мы свободны.
Он сжимает мою руку.
— Мы свободны. Теперь нам нужно найти выход отсюда или мы истечем кровью. Ты спасла нас не для того, чтобы мы здесь умерли.
Спасла нас.
Я спасла нас.
— Прости за то, что заставила тебя поверить, что я покончила с собой.
Ноа останавливается и поворачивается ко мне.
— Ты гений, Лара. Ты нашла в себе силу, которой не было даже у меня. Чтобы сделать то, что ты сделала... у меня нет слов. Спасибо. — Его голос срывается. — Потому что я не думаю, что мы бы выбрались оттуда без тебя.
Я сглатываю и киваю, шок медленно начинает проникать в мое тело.
— Нам нужно убираться отсюда, — говорит Ноа, дергая меня за руку.
Я послушно ставлю одну ногу перед другой и иду. Я иду, пока мы не выходим на дорогу. К тому времени, как мы выходим на тропу, я словно немею. Я ничего не чувствую. Я словно где-то в стороне от себя самой. Шок. Реальность. Ужас. Все кончено. Наверное, именно это и происходит, когда ты долго живешь в страхе. Когда он исчезнет, у тебя просто не остается чувств.
Ноа сжимает мою руку так же, как сжимал ее последние два часа, но ни один из нас не произносит ни слова. Ужас прошлой недели снова и снова прокручивается в нашем сознании, мучая нас, заставляя страдать, напоминая нам, что пока мы спасались от этого ублюдка... но сможем ли когда-нибудь пережить это? Будет ли мучить меня осознание того, что я его убила? Сейчас я ничего не чувствую, но будет ли так всегда?
Автомобильные фары выныривают откуда-то спереди, вырывая нас из оцепенения, и мы замираем. На мгновение мне кажется, что тот, кто за рулем, не захочет останавливаться ради нас. Могу только представить, как мы выглядим. Почти голые, раненые, окровавленные и одичавшие. Однако машина замедляется и съезжает на обочину. Мои колени начинают дрожать, и я даже не уверена, что смогу сделать несколько шагов к машине.
Из автомобиля выходит пожилой мужчина, следом с другой стороны выбирается его жена. Я боюсь, что они разглядят нас и испугаются, но ошибаюсь. Пожилой мужчина щурится, а затем его рот удивленно приоткрывается.
— Это... Мэгги, это они.
Они.
Они нас знают?
— О, Боже мой, — выдыхает Мэгги, подбегая и без колебаний обхватывая руками меня за плечи. Ей все равно, что я окровавленная или полуголая. — Это они. Они живы. Питер, достань одеяло из багажника. Быстрее. Они замерзли.
— В-вы знаете, кто мы такие? — хриплю я.
Это мой голос? Это не похоже на мой голос.
— Конечно, дорогая. Твое лицо было во всех новостях в течение недели.
Правда?
Тогда почему нас никто не нашел?
Я ругаю себя за эту мысль. Я не знаю, где мы находимся. Не знаю, как далеко мы от Орландо. Как кто-то мог знать, где мы? Я сжимаю руку Ноа, но он не сжимает ее в ответ. Неужели он сдался? Я сдалась? Мы когда-нибудь переживем это?
— Лара, правильно? — спрашивает Мэгги, пока Питер достает одеяло из багажника.
— Да, — хриплю я.
Она смотрит на Ноа.
— И Ноа.
Он кивает. Молча.
— Я не собираюсь расспрашивать, что случилось с вами обоими, потому что это не мое дело, я просто отвезу вас в больницу. Давайте, залезайте в машину, а я дам вам одеяло. Вы, должно быть, замерзли.
Я не знаю, замерзла ли я; честно говоря, я не знаю, что чувствую. Мое тело не воспринимает боль, не воспринимает ощущения. Оно просто мертво. Онемело. Сломалось.
Ноа тащит меня к машине, и мы садимся внутрь. Тепло обогревателя щекочет мое лицо, и я закрываю глаза. До этой самой секунды я не осознавала, насколько замерзла. Ноа садится рядом со мной, и Мэгги наклоняется, протягивая нам одеяло. Я беру его, проводя пальцами по мягким краям. Еще несколько дней назад я бы не заметила, какое оно мягкое, но теперь это все, о чем я могу думать.
Я укрываюсь до подбородка и начинаю дрожать, хотя мне тепло.
Ноа делает то же самое.
Мэгги и Питер садятся в машину, и она говорит ему ехать в ближайшую больницу.
— К-к-как далеко мы от Орландо? — спрашиваю я хриплым голосом.
— Где-то в часе пути, дорогая.
Всего час? Один жалкий час?
Я закрываю глаза. Ноа отпустил мою руку, и я хочу вернуть это прикосновение обратно, я хочу, чтобы он держал меня и никогда не отпускал, но он закрывается, и я не виню его. Мы пережили ад, и все это время мы боролись, чтобы выбраться. Теперь, когда все кончено, я не чувствую себя счастливой. Нет ни облегчения, ни успокоения, вообще ничего.