29 мая мы задержались вследствие небольшой пурги на острове Ламона. На побережье удалось найти небольшое количество плавника. 30 мая поспешно двинулись дальше, поставив себе задачей непременно достигнуть в этот день полыньи и пересесть в шлюпки.
Но случилось иначе, чем мы предполагали. Ледяной берег полыньи оказался в том месте, где мы добрались до нее, совершенно неприступным. Пришлось идти вдоль берега полыньи в северо-восточном направлении. Нигде не было места, подходящего для посадки. Несколько дней шли мы таким образом все время в непосредственной близости воды и не имея ни малейшей возможности добраться до нее. Пришлось, наконец, сдаться, так как берега полыньи были всюду покрыты горами наторошенного льда, по которым трудно было пробираться порожняком, не говоря уже о переброске через них тяжелых шлюпок.
Лейтенант Вайпрехт и Клотц отправились вперед на рекогносцировку. Вернулись они с крайне печальной вестью, что дальше путь портится еще больше и становится непроходимым даже для нарт. Неприступные горы ледяных обломков, окаймлявшие нашу полынью, повернули вдруг прямо на восток. Вся окрестность состояла в этом направлении из хаотического скопления ледяных глыб, казавшегося почти непроходимым. Далекий обход по такому скверному льду, местами образующему валы до 50 футов вышиной, был очень мало заманчив.
Перспективы нашего похода были самые мрачные. Оставалось только ждать. Мы отыскали более или менее ровное место на льду и обосновались здесь 3 июня настоящим лагерем, названным нами в шутку «бухтой в Авлиде». Здесь мы остались ждать наступления благоприятных ветров, совсем как греки ждали его тысячи лет тому назад в бухте Авлиды[177]. Только сила ветров могла заставить разойтись окружавшие нас льды и превратить трещины в судоходные каналы.
Во время похода мы всегда старались держаться возможно теснее друг к другу и никогда не уходили далеко в сторону от шлюпок.
Теперь, во время вынужденного отдыха в «бухте в Авлиде», мы расположились еще теснее из-за предосторожности на случай, если бы лед под нами неожиданно взломался. Эта опасность была налицо, поскольку всюду вокруг нас видны были во льду свежие трещины.
В «бухте в Авлиде»
Наша географическая широта составляла в это время 79°46′; иначе говоря, мы отошли всего лишь на пять минут к югу от судна. Мыс Тегетхофф ясно вырисовывался на ее северном горизонте. Не дождавшись благоприятных ветров, мы вскоре снялись и повернули обратно к острову Ламон. 4 июня прибыли мы на место вместе с нартами и лодками.
Тем временем Вайпрехт отправился вместе с Орелом и еще девятью людьми команды в последнюю экскурсию на судно.
Во время похода выяснилось, что захваченные нами шлюпки не смогут вместить весь экипаж вместе с грузом, и потому не было другого выхода, как доставить с корабля одну из оставленных там иол (лодок – ред.). Предстояло также пополнить наши продовольственные запасы, и потому я отправился на собаках вперед. Весь путь, на который мы потратили восемь тяжелых дней, я проделал всего лишь в три часа. Собаки бежали бодро. Они все прибавляли шагу, так как напали на свежий медвежий след, проходивший вдоль протоптанной нами дороги. Приблизившись к судну на тысячу шагов, я увидел около него медведя. Он заметил нас и повернул в сторону – видимо, не желая помериться с нами силами.
7 июня были закончены работы по снаряжению иолы. Мы возвратились к нашим товарищам на острове с грузом мясных консервов (три центнера) и дроби. На этот раз протоптанная дорога оказала нам огромную услугу; мы шли точно по гребню, высящемуся над пропастью слева и справа. Мы строго придерживались следов колеи, а если случайно сворачивали в сторону, то неизменно тут же застревали в глубоком снегу, становившемся все более рыхлым. Везде, где слой залегавшего снега был достаточно мощен, он превратился в вязкое месиво, пробираться через которое стоило огромного труда. Еще немного, и вся эта снежная каша совсем растает, и мы окажемся окруженными настоящими болотами.
Средняя дневная температура, колебавшаяся в конце мая от −3 до −6°, поднялась в начале июня до нуля и держалась на этом уровне. В течение последующих нескольких летних недель температура повысилась лишь немногими градусами больше[178]. 3 июня впервые шел небольшой дождик. Все больше портилась погода, принимая свой обычный пасмурный характер. Небо и льды застилал густой туман. Он расходился на час-другой, как бы для того только, чтобы вслед за этим сомкнуться еще плотнее. Ясных дней почти не бывало.
178
Парри наблюдал во время своего путешествия к Северному полюсу (1827) температуру от 1,8 до 5,8°. Два или три раза наблюдалась даже при тихой, мягкой погоде еще значительно более высокая температура, доходившая до 12,8 и 15,1°. – Примеч. авт.