Выбрать главу

Наши собаки были неразлучно с нами. Они вскочили на ящики и глазели на движение льдов. Мы привязали их. Сумбу потерял все свойства своей лисьей натуры. Его обычно хитрый взгляд принял выражение боязливой покорности. По собственной инициативе он протягивал каждому проходящему свою лапу. Второй лопарский пес, маленький Пекель, был привязан на левом борту к штормтрапу; я отдал ему свою еду, а он с лаем прыгал на меня, лизал мою руку и вопросительно поглядывал на лед.

В 4 ч дня сжатие стихло; спустя еще час наступила тишина. Мы смогли спокойнее осмотреться. Плотник сгребал снег с палубы для осмотра швов между балками. Они оказались пока в порядке. Шпангоуты и бимсы[47] еще держались, и в трюмы проникло еще не очень много воды. Такое благоприятное положение следовало отнести за счет крепости нашего судна и закругленности его контуров. Только это последнее свойство обусловило возможность подъема судна, тогда как тугая набитость трюмов увеличивала сопротивляемость корпуса. Судно немного выпрямилось, так что хождение по трапу не представляло уже труда. Только железные обручи, защищающие винт, оказались сорванными. Вечером удалось откачать воду из трюма; с 13 дюймов – нормальный уровень – до уровня в 6 дюймов.

Мы спустились отдохнуть в каюту. Довольные исходом, но все-таки озабоченные, смотрели мы в будущее. Мы научились, подобно населению страны, расположенной над очагом землетрясений, подозревать каждый шорох. Впереди была долгая зимняя ночь. Предстояло еще вынести ужасные холода, и не исключалась возможность оказаться заброшенными в неизвестные части земного шара. Но самым скверным была неуверенность в успешности нашей экспедиции и в благополучном ее исходе. Ночью все спали одетые, хотя раздававшиеся стоны слабо и редко сжимающегося льда беспокоили нас мало. Такие волнения испытывали мы почти ежедневно в течение ста тридцати дней.

Счастьем надо было еще считать, что первые напоры льда пришлись на светлый период. Смятение и гонка были бы вместо спокойной подготовки, если бы это случилось полярной ночью. 14 октября утром во время общей еды все были серьезны. Каждый видел перед собой перспективу многих опасностей и лишений во время предстоящего дрейфа в Ледовитом море среди зимней ночи. С каждым наступающим днем нас все больше и больше угнетала мысль о бесславном конце экспедиции. Возможно, быстрое восстановление нашей льдины было сильнейшим желанием всех нас. Только сильный мороз и снегопад, думали мы, сможет скрепить между собой этот хаос обломков и спаять их в одну новую глыбу. Поэтому возможное улучшение связывалось нами с дальнейшим развитием зимы. Мы еще не знали и не испытали на себе того, что достаточно одного значительного мороза даже без ветра, чтобы вызвать новое трескание ледяных полей. У нас было еще другое утешение, состоявшее в том, что сжатия должны будут прекратиться, как только мы пройдем восточную границу Новой Земли. После этого мы сможем свободно дрейфовать в Карском море, вдали от неподвижных барьеров из суши. Однако и эта надежда была обманчива: нас понесло на северо-восток, и притом не в Карское море. Кроме того, сжатия бывают как вблизи земли, так и в середине Ледовитого моря. В нашем случае главной причиной сжатий могли служить именно ледяные массы, идущие из Карского моря[48]. Хотя начавшийся период был полон жутких моментов, но читателя утомило бы точное хронологическое описание наших ежедневных переживаний и впечатлений. Поэтому я привожу лишь немногочисленные выдержки из моего дневника того времени, которые выражают чувства, испытываемые кучкой людей на борту «Тегеттгофа» и превращавшие их существование в подлинный кошмар.

14 октября. В 8 ч 30 мин вечера образовалась новая трещина позади судна по направлению к рулю. Треск. В одну минуту все оказались на палубе в шубах, с аварийным свертком в руках. И так будет продолжаться в течение всей зимы. Что за жизнь!

15 октября. Все спят одетые. Рано утром в 8 ч новые сжатия, не такие сильные, как позавчера, но достаточные для того, чтобы поднять всех с коек и поставить в готовности на палубу. Снова поднесло много льда под приподнятую корму судна. Когда опять наступила тишина, каждый занялся шитьем мешка для имущества, которое хотел бы спасти в случае гибели судна. В моем мешке будет: одна пара меховых и одна пара нитяных перчаток, одна пара снеговых очков, шесть карандашей, одно полотенце, три записных книжки, дневник моего гренландского путешествия, тетрадь с рисунками, шерстяной шлем, десять пулевых патронов, две пары чулок, один нож и принадлежности для шитья. Во время сжатия 13 октября мы совершенно забыли захватить карты Новой Земли; теперь я упаковал два экземпляра. В лодках находятся: десять ружей, две тысячи патронов, двое больших и двое средних нарт, одна палатка на десять человек, одна – на шесть человек, два больших спальных мешка для восьми человек и один маленький мешок для шести человек. Хотя все наши спасательные приготовления были напрасны в случае гибели судна, потому что весь лед кругом крошился на мелкие части от сжатия, мы все-таки должны были делать вид, что верим в спасение, ради взаимного подбадривания! Вечером в 6 ч – первый восход луны. Полнолуние. Луна напоминает блестящую медную монету на темно-синем небе. Вечером лед притих. Ночью снова спим без одежды.

вернуться

47

Балки, связывающие борта судна между собой. – Примеч. пер.

вернуться

48

Предположение Пайера, по-видимому, правильно, так как в Карском море существует поверхностное течение, вызываемое притоком обь-енисейских вод. В особо ледовитые годы, каким был 1872/73 г., лед, поджимаемый речными водами с юга, должен сворачивать в сторону меньшего сопротивления, то есть в Баренцево море. – Примеч. пер.