В первые дни ноября выпало много снега. Благодаря этому выровнялись острые углы окружающих нас ледяных скопищ. Эти снегопады прошли без подвижек льда. Наше чувство уверенности в благополучном исходе сильно возросло от этого, а с ним проснулись и надежды, остававшиеся в основном непоколебленными даже в дни волнений. Но вот опять заскрипели ледяные поля, образовавшиеся трещины засветились при луне, как серебряные реки. Особенно беспокойно прошла ночь с 20 на 21 ноября. На форштевень наступала целая гора обломков. Непрерывно надвигаясь со страшным гулом, она грозила похоронить судно. Ледяной вал, окружающий корабль, отделился от его передней части. С чувством беспомощности смотрели мы на это зрелище. Мы видели, как приближающийся колосс расщеплял самый мощный лед, и слышали его страшный треск. Счастливая судьба прекратила его наступление. Команде была выдана ночью чарка грога, чтобы ослабить тяжелое впечатление от этих жутких моментов.
Кроме умственных занятий у нас были физические упражнения – небольшие вылазки с собаками через вздыбленный лед на расстояние морской мили. Обычно мы выходили с двумя маленькими нартами и, если не светила луна, держали в руках заряженные ружья. Это было необходимо, потому что темнота и полнейшее отсутствие ровных поверхностей требовали величайшей осторожности при встрече с медведями. Выезжая один на собаках, я всегда держал в руках ружье с поднятым курком. Уже на небольшом расстоянии судно скрывалось из виду. Только точное наблюдение за следами на снегу позволяло ориентироваться и узнавать обратный путь. Такие вылазки были опасны еще тем, что не трудно было оказаться отрезанными при разделении дрейфующих льдин.
На санках с собакой
С дикой поспешностью мчались упряжки через трескающийся и колеблющийся молодой лед, покрывающий широкие полыньи. Наступающий ледяной вал с грохотом катился вперед. Собаки сознавали ненадежность молодых ледяных путей и ступали на них, полные страха. Они ненавидели молодой лед уже из-за мокрого слоя, покрывающего его сверху. Поэтому все собаки старались избегать таких прогулок, и между ними как будто была какая-то хитроумная договоренность в стремлении убежать, спрятаться в угольном домике или так перепутать постромки, чтобы распутать их было невозможно.
Пришел декабрь. Но наше положение не изменилось. Все более однообразной становилась наша жизнь. Не было ощутимой смены дней, только следование чисел и счет времени до и после обеда или сна напоминал о его существовании.
Один только лед не был спокоен. Без подвижки не проходило дня. В моем дневнике 12 дней декабря названы днями особых беспокойств. 20-го мы обсуждали во время обеда предстоящее празднование Рождества в угольном домике, как вдруг произошло сжатие. Поспешив наверх, мы увидели, что домик завалился в образовавшуюся под ним трещину. Мы бросились спасать что возможно из спрятанного там снаряжения и доставили его к судну. Устойчивые морозы сковывали разбитые льдины, давая нам короткий отдых. Насколько быстро образуется ледяной покров, было видно по одной точке, где в промежутке с 30 октября по 20 декабря образовался лед толщиной в 34 дюйма.
Ежедневные температурные минимумы держались в декабре постоянно ниже −26°. Месячная средняя была −24°. Наиболее низкая температура, −29°, наблюдалась 26 декабря. Только за несколько дней до Рождества температура поднялась почти до −20°. Заслуживает внимания, что более низкие температуры вызывались юго-восточными ветрами, а более высокие бывали при северных ветрах.
Когда в середине декабря вернулась луна, наши вылазки удлинились до 11/2 морских мили от судна. Путь лежал через глубокий снег и ледяные валы до поблескивающих вдали площадок на месте широких полыней, только недавно скованных льдом. Одинокая красота таких полыней, окаймленных темным кольцом торосов и освещенных ясными лучами серебристо-белого месяца, была очень тосклива. Здесь все было мертво и казалось заснувшим, а просыпалось только тогда, когда начинало шевелиться все гигантское ледяное тело. Кругом искрились алмазные блестки, созданные морозом. Но когда исчезал свет луны, тогда наш мир состоял только из ветра, снега, темноты и мороза.
11 декабря, как только мы возвратились с одной из таких прогулок к кораблю и распрягали собак, наш Сумбу с громким лаем бросился к нам обратно. Непосредственно за ним шел медведь. В пяти шагах от штормтрапа по левому борту его застрелил мичман Орел[51]. Медведь был немедленно четвертован на льду, чем очень заинтересовались собаки. Чуткий Сумбу получил в награду не только сравнение с капитолийским гусем, но и праздничное блюдо в виде сердца и языка медведя. В то время мы еще не научились сами есть и то и другое.
51
Медведь был только 51/4 фута длины, у него был хороший зимний мех и пустой желудок. – Примеч. авт.