Неуверенность в состоянии дороги до этого мыса заставила нас подняться 13 апреля (–9°) самым ранним утром. Тяжелым показался нам этот путь. Препятствия, которые мы на пути к мысу Столбовому преодолевали с легкостью, теперь страшно утомляли нас. Ослепший Орел шел с почти закрытыми глазами. Мы тоже с трудом поднимали веки из-за невольной бессонницы, сильно подорвавшей наши силы. Собаки обессилели и в каждую остановку валились как мертвые прямо в снег. Нам приходилось без конца снимать поклажу и опять грузить ее на нарты, тащить их, подымать и постоянно чинить расползающиеся части. Даже участки ровного льда были труднопроходимы из-за покрывавшей его поверхность соленой кашицы.
Погода была пасмурная и неприветливая. Однако птицы резвились в воздухе с тем же задором, что и в ясный солнечный день. К обеду я приготовил пищу на соленой воде, проявив этим величайшую рассеянность. Мое варево, конечно, нельзя было есть.
Дорога через снежную пустыню от мыса Бророк до мыса Шрёттера казалась бесконечной. Как мы ни спешили, как настойчиво ни считали мы наши шаги, нам в течение целых четырех часов не удавалось заметить увеличения маленькой черной точки на горизонте. Только к вечеру подошли мы к ней, и в трехстах шагах от палатки нас встретили посланные Галлера.
Удивительно характерно было, как быстро способен человек в этих условиях совершенно деморализоваться: оставшиеся в палатке были почти неузнаваемы. Они оказались черными от варки сала и совсем ослабевшими; бедняги страдали поносом и не знали, что делать от скуки. Нашему приходу они страшно обрадовались, но мы смотрели на них, со страхом думая, что еще несколько таких дней – и все бы они серьезно заболели. Вместе с тем они действовали строго по моему предписанию и свой продовольственный запас использовали, соблюдая строгую экономию. Выше было указано, что я оставил им перед уходом на север все необходимое снаряжение, чтобы ориентироваться на обратном пути к судну в случае моего невозвращения по истечении пятнадцати суток. Когда же я их теперь спросил, в каком направлении они отправились бы на корабль, то, к ужасу моему, они показали на пролив Роулинсона вместо Австрийского канала[153].
Галлер вручил мне исписанную иероглифическим почерком обложку от гороховой колбасы, содержавшую произведенные ими в мое отсутствие температурные наблюдения. Оказалось, что на острове Гогенлоэ температура была в последние дни на один-два градуса ниже, чем у нас. В этом сказывалось влияние открытого водного пространства. Оно распространялось довольно далеко на юг. Мы заметили также, что при переходе через сугробы снега они трескались и осыпались под нашими ногами. Эти наблюдения вызвали у нас опасение, что настало время внезапного размягчения снега и отрыва припайного льда от берегов. В таких условиях обратный поход через льды мог оказаться чрезвычайно трудным.
Уже этого одного обстоятельства было достаточно, чтобы основательно торопиться в дальнейший путь, причем возникла необходимость удвоить темпы, так как оказалось, что нашего запаса провизии хватит только на десять дней. Спешно занялись мы отборкой вещей, ставших ненужными, и сложили их отдельно. Брошенными оказались общий спальный мешок, собачья палатка, все меховые рукавицы и другие мелочи. Благодаря такому облегчению груза мы могли рассчитывать на заметное удлинение наших ежедневных переходов.
14 апреля (−12,4°) мы покинули при пасмурной погоде остров Гогенлоэ и направились в сторону острова Кобург.
Кроме перечисленных трудностей, нам досаждало еще нездоровье некоторых из членов экспедиции. Ухудшилось состояние ноги Клотца, и почти все оставшиеся на базе страдали снежной слепотой. Было странно, что не ослепли собаки.
Для борьбы с снежной слепотой пользуются разными средствами, вплоть до нюхательного табака, которым посыпают глаза. В Европе ее вылечивают, как известно, в один-два дня с помощью компрессов. Иначе обстоит дело на дальнем Севере при сильных морозах. Указанным способом невозможно пользоваться в условиях палаточной жизни, а простая повязка, которую надевают в походе, нисколько не спасает от жгучей непрерывной боли. В санных путешествиях пользование защитными средствами оказывается очень ограниченным. Доктор Ричардсон[154] и Норденшёльд с успехом употребляли против снежной слепоты слабый спиртовой раствор опия, который капали в глаза два раза в день. По истечении 20–30 часов наступало исцеление при условии, что пациент отдыхал от похода[155]. Мы все же пытались делать компрессы, а также втирать атропиновую мазь, но заметного положительного эффекта нам не удалось подметить. Лучшим профилактическим средством является постоянное употребление дымчатых, синих или зеленых очков. Металлическая оправа должна быть завернута в шерсть, чтобы она не обжигала кожи в сильный мороз. Защитные приспособления к оправе, сделанные из проволочной сетки, не нужны, так как благодаря им стекла очков даже при небольшой температуре скоро покрываются налетом инея, тогда как обыкновенные очки индевеют только при падении температуры до −30° и всегда могут быть отогреты рукой. Эскимосы закрывают глаза деревянными пластинками с щелью посередине. Камчадалы, тунгусы, буряты и якуты изготовляют из различных материалов сетки, наполненные тряпками, которые надевают на глаза.
153
Естественно, что матросы должны хорошо уметь пользоваться компасами, которые употребляются на море. Оставленная мною буссоль была очень небольшого размера, и мои люди перепутали положение склонения. – Примеч. авт.
154
Джон Ричардсон (1787–1865) – английский натуралист, врач, арктический исследователь, участник экспедиции (1825–1827) Парри – Бичи – Франклина по поискам Северо-Западного прохода в составе сухопутного отряда Франклина. Автор трудов по геологии, географии, флоре и фауне северной части Североамериканского континента. – Примеч. ред.
155
Здесь Пайер перечисляет различные средства против снежной слепоты, употребляющиеся разными полярными путешественниками, представляющие лишь специфический интерес. – Примеч. пер.