Выбрать главу

«Думай, я услышу».

В этом идентичном мире Кейт способна прочитать мои мысли? Она думает, что я способен мыслить?

Любые идентичные миры совпадают в пределах квантовой неопределенности. Здесь действуют те же законы природы. А телепатия, чтение мыслей… Противоречит физическим законам? Я могу быть в этом уверен? Что я знаю о чтении мыслей? «Властелин мира» Беляева. «Человек без лица» Бестера. Замечательные книги. В фантастике возможно все, включая телепатию. Но то, что мне известно об этом явлении из популярной литературы, оптимизма не внушает. В «Паранауке» (читал с придирчивым интересом) Джонатан Смит убедительно доказывает, что все якобы телепатические опыты — либо шарлатанство, либо добросовестное заблуждение.

Провести эксперимент? Если в этой идентичной реальности возможны телепатические явления, значит, неравенство Волкова несостоятельно и придется пересмотреть весь комплекс теорем. С первой по шестую. Бессмысленно. Создана внутренне непротиворечивая и блестящая с математической точки зрения система доказательств. Инфинитное исчисление. И то, что я сумел переместить сознание в другую идентичную реальность…

Сумел ли?

Сначала я боялся умереть. Сейчас боюсь, что дело моей жизни окажется ошибкой.

— Думай, пожалуйста… Ты не о том думаешь, милый…

«Милый»… Кейт, кто я для тебя? Если тебе открыты мои мысли, почему я не знаю, о чем думаешь ты?

А если те слова, что слышу… Может, это — мысли?

Как я могу знать?

Чужие мысли должны, видимо, возникать в моем сознании сами собой? Но я слышу женский голос, его интонации. Когда ты наклоняешься, голос становится громче. Или наоборот: когда твой голос становится громче, мне кажется, будто ты склонилась ко мне?

Я не могу спросить тебя. Не могу подать знак.

Ты хочешь, чтобы я подумал. Изволь.

Завтра консилиум разрешит Гардинеру начать клинические испытания нового препарата — ницелантамина. Я буду первым. По идее, Гардинер должен иметь хотя бы одного такого же больного в состоянии тяжелой комы, как я, и использовать в его «лечении» пустышку, причем, по идее, сам не имеет права знать, в каком случае дает больному реальный препарат, а в каком — плацебо. Так, насколько я знаю, проводятся подобные испытания. Но, видимо, не в этом случае. Кейт, ты могла бы узнать: существует ли контрольный больной. Кейт, ты могла бы поговорить… не с Гардинером, конечно, но с Симмонсом. На Гардинера ты влияния не имеешь, он… Он не с тобой, да. Но Симмонс может проголосовать «против», и это важно.

— Почему ты не думаешь обо мне?

А о ком же я думаю?

Ничего не получается. Я не понимаю, чего хочет эта женщина. Она — определенно — не слышит, не чувствует, не ощущает, не понимает того, о чем думаю я.

Может, она разговаривает сама с собой? Не ко мне обращается? Она ни разу не назвала меня по имени. Она наклонялась ко мне, целовала меня, сказала, что рассталась с Гардинером, но, черт возьми, разве она со мной говорила?

Но я помню наши свидания, наши отношения, помню, как три года назад снял на Хай-стрит небольшую квартирку, полторы комнаты, самую дешевую, лишь бы недалеко от меня и от Кейт, там мы встречались, когда получалось, там были счастливы, я никогда не чувствовал себя таким счастливым, как с Кейт, думал уйти от Алены, мы ссорились с женой по пустякам, да, это были пустяки, если смотреть из будущего, зная уже, что произошло потом, но тогда размолвки казались нам обоим непреодолимыми, и, если бы не Лера…

Что-то не так. Комната на Хай-стрит? Выцветшие обои в полосочку, отвратительно, но у меня не было ни желания, ни времени что-то менять, а Кейт обои нравились, ей нравилось все, даже протекавший кран на кухне, который я не мог исправить, надо было вызвать сантехника, но мы, когда приходили «к себе», совсем теряли головы…

Нет.

Кейт жила на Пемброк-стрит. И ничто не мешало нам проводить время в ее квартире. Почему я помню…

Третий идентичный мир? Две памяти, наложенные на третью, истинную? Первую? Ту, где Кейт вообще не существовала?

О ком она говорит? Точно — не обо мне. Она не может говорить мне эти слова, потому что в идентичных мирах не существует телепатии.

— Подумай обо мне, родной мой…

В палате есть кто-то еще, к кому она обращается? Кто-то, вошедший так тихо, что я не расслышал ни звука открывшейся двери, ни шагов, ни дыхания, ни специфического мужского запаха… ничего. Если здесь есть кто-то и Кейт говорит с ним, то какое значение для нее имеет наше общее прошлое, и то, что она бросила меня ради Гардинера, и то, что рассталась с Гардинером и вернулась ко мне… или не вернулась, а завязала отношения с кем-то, кто стоит сейчас с ней рядом и молчит?

Может, Кейт говорит с неизвестным о проблемах, со мной вовсе не связанных?

Может, разговаривает по телефону?

Если бы кто-то отвечал, я расслышал бы тихий голос в трубке. Или не расслышал бы, если Кейт крепко прижимает аппарат к уху. Может, она специально пришла сюда, чтобы поговорить по телефону — здесь никто ее не услышит (я не в счет) и не увидит (я не увижу тоже). Может, ей приятно говорить с новым любовником в присутствии безмолвного и бесчувственного старого?

Кейт касается пальцами моей правой щеки, проводит до подбородка, губ, пальцы застывают на мгновение, будто она хочет, чтобы я поцеловал их. Она часто так делала, когда мы были вместе, и я целовал ее пальчики, один за другим, а потом…

Кейт резко выпрямляется. Услышала что-то, чего не расслышал я?

Цокот каблучков. Она уходит?

Открывается дверь — не тихо, не осторожно, а так, что я ощущаю движение прохладного воздуха из коридора. Кто-то стоит в дверях. Стоит и ждет. Стоит и смотрит. Стоит и думает. Мужчина. Почему-то я чувствую именно так. Симмонс? Гардинер?

Кто-то из палатных врачей, не рассчитывавший застать здесь Кейт? Или, наоборот, кто-то, кого она ждала?

Каблучки цокают к двери. Стоявший в дверях отступает в коридор, пропускает Кейт, и ее шаги затихают. Слышу, как Кейт уходит, постепенно убыстряя шаг. Убегает. Слышу другие звуки: кто-то разговаривает, где-то очень далеко хлопает дверь. Еще какие-то звуки, которые я не могу распознать. В коридоре идет своя жизнь, а мужчина, спугнувший Кейт, все еще стоит в дверях и смотрит на меня, я чувствую его взгляд, пристальный, как угроза.

Наверно, это лишь эхо моего страха. Как я могу быть уверен, что кто-то на меня смотрит? Как я могу быть уверен, что это мужчина? Тем более — враг? У меня нет врагов, кроме Гардинера, да и тот не считает себя моим врагом. Можно ли быть врагом бревну, лежащему под одеялом?

В дверях не Гардинер. Он всегда входит быстро и закрывает дверь за собой. Он всегда (не помню исключений) насвистывает под нос и прекращает свистеть, когда подходит ближе и начинает рассматривать данные на экранах.

Дверь тихо закрывается, щелкает собачка. Тишина становится ватной, тупой, безнадежной.

Теперь я точно знаю (или это лишь ощущение?), что нахожусь в другой идентичной реальности. То, что я хотел и боялся сделать, произошло вне моего желания.

Я знал, что не сумею побороть страх. Но подсознательно сделал все правильно. Мне ни к чему вспоминать уравнения третьей и пятой теорем — они стали частью моего «я». Но это все равно сделал я. Может, так и на фронте трус превозмогает страх? Не усилием воли, а «нутром», не понимая самого себя?

Неважно.

Может, в этой идентичной реальности нет Гардинера и никто не собирается убивать меня с помощью замечательного препарата, Не прошедшего клинических испытаний?

Может, в этой идентичной реальности Гардинер, если он существует, не имеет ничего общего с Аленой?

Почему я размышляю о происходящем, будто сторонний наблюдатель? Тот абстрактный квантовый наблюдатель, чья личность используется в инфинитном исчислении для описания бесконечных множеств несоотнесенных ветвей в независимых многомириях?