Начались экзамены в Семинарии и Катихизаторской школе; все написали сочинения, а после обеда семинаристы сдавали экзамен по китайскому языку.
Был Владимир Мураками, вернувшийся из Нагоя; привез письменное решение и подписку тамошних христиан на покупку земли под церковный дом. Подписали около 400 ен, вкупе с христианами Оказаки и Тоёхаси, у которых хлопотал Мураками. Видно, что очень усердствуют, но на покупку земли едва соберут, — больно уж земли дороги. Я подписал вновь 100 ен. Можно бы подписать и больше, да Петр Сибаяма, катихизатор, заправляющий там делами, человек ненадежный, судя по тому, как он озлобился на своего священника о. Матфея Кагета за выговор, как ничем нельзя было истребить его злобы и как он, наконец, выжил о. Матфея из Нагоя (то есть от заведывания сею Церковью, возмутив против него христиан).
4/16 декабря 1896. Среда.
Экзамен в Семинарии по математике и физике производился письменно, и потому я не ходил, а занимался переводом расписок. Утром был некто Камацубара, бывший когда–то в Катихизаторской школе, уроженец Хитокабе; только что вернулся с Формозы, куда отправлялся в качестве писаря по какой–то правительственной части; имел общение там с семью нашими христианами разного звания; все они, по его словам, твердо хранят веру, собираются иногда для взаимного утешения и молитвы. Но больше всего там католиков и протестантов: и из туземцев уже многие сделались христианами и являют себя очень усердными. Истинно жаль, что мы не имеем кого послать туда катихизатором!
Производили рассылку содержания по Церквам за первый и второй месяцы будущего года; 2600 ен отправлено, немножко больше половины всего содержания служащих Церкви по провинциям.
Секретарь Нумабе из частного письма к нему о. Катакура сообщил, что катихизатор Лука Ясуми не перестает входить в новые долги, несмотря на все мои выговоры и запреты ему во время Собора здесь. Значит, скоро выбудет со службы, ибо и себя губит, и Церковь срамит.
О. Павел Сато приходил просить надбавить за квартиру в Иокохаме, катихизаторскую, 50 сен, ибо требуют сей надбавки, а христиане–де сами не могут, хотя последнее и неправда, но не стал входить в состязание, согласился. Просил дальше прибавить содержания Алексею Оогое; ныне получает 12 — дать 15; но за что? Впрочем, так как старик примерно служит, хотя и в своей незаметной службе письмоводителя по построечной канцелярии и помощником по изданию «Уранисики», то я взялся вносить плату за сына его, обучающегося в университете, Василия, 2 1/2 ены в месяц — гесся — из своего личного кармана, не из миссийских.
5/17 декабря 1896. Четверг.
Был на экзамене по Священному Писанию в обоих классах Катихизаторской школы. В низшем всего 6 человек и наполовину совсем плохие. Впрочем, отвечали порядочно.
Reverend Loomis был, просил фотографию Собора для Rev. Griffis’a, бывшего здесь миссионера–американца, очень плодовитого писателя об Японии; дал фототипии внутреннего и внешнего вида Собора.
Был капитан «Димитрия Донского», вчера пришедшего на Иокохамский рейд; приглашал завтра на обед к нему на судно; я отказался; далеко, да и дел много.
6/18 декабря 1896. Пятница.
Так как сегодня тезоименитство нашего возлюбленного Императора, то в Соборе был молебен о его здравии, долгоденствии и спасении, — за неимением ныне посольского священника и невозможностью посему иметь службу в Посольской Церкви, господин Шпейер дня за четыре предупредил меня о сем. Сегодня утром я сказал в Семинарии и Женской школе, что в одиннадцать часов будет молебен. Пришли, кроме поющих, и все учащиеся. Из русских приехали в Собор члены Посольства, резиденты Иокохамские, несколько офицеров с «Димитрия Донского» и «Манчжура», стоящих в Иокохаме; кроме того, были французский посланник, французский военный агент, французский драгоман. Певчие и учащиеся собрались в полном порядке, и в одиннадцать часов начался после звона и под трезвон заздравный молебен: я говорил ектении и все, что произносит диакон и священник, по–русски, певчие пели по–японски; многолетие в конце я сказал по–русски, певчие «икутосимо» пели тоже по–своему. Сослужащие были оо. Павел Сато и Роман Циба и диакон Стефан Кугимия, которому только и пришлось сказать в начале: «Сюя, фукуо кудасе». — После я был в Посольстве вместе с другими приглашенными на завтраке, где на скорую руку приготовили для меня постное, ибо Анна Эрастовна, говорит, «забыла, что ныне пост».
Когда вернулся домой, то скоро гостем прибыл ко мне священник «Димитрия Донского» о. Александр, иеромонах, учившийся монашеской жизни на Валааме, в мире дворянин Назимов, урожденец Тверской губернии, имеющий двух братьев офицерами с Семеновском полку, одного на флоте, но, конечно, более желателен на судне иерей с более серьезным богословским образованием. Профессор Рафаил Густавович Кёбер приехал дать урок на фортепьяно нашим учительницам в Женской школе; месяцев шесть уж не был он и нашел их очень успешными; действительно, начинают играть весьма порядочно и главное — по лучшим правилам и с безукоризненными приемами фортепианной игры, внушенными одним из лучших учеников всесветной фортепьянной знаменитости — Рубинштейна.
Иван Акимович Кавамото принес 50 ен, пожертвованных сегодня на бедных каким–то проезжим русским инженером, посетившим Миссию в то время, когда я был в Посольстве. Так как на «бедных», то я сказал ему передать сию жертву в «Дзезенквай» — наше Женское благотворительное общество, председательницей которого Елисавета Котама, инспектриса нашей Женской школы.
Сейчас (половина десятого вечера) пришел Исайя Мидзусима. Набат больше часа уже слышался из города; оказывается, что и он погорел: кроме небольшой связки книг, ничего не мог спасти; платье и все погорело.
— Жена и дети где? — спрашиваю.
— Там стоят, на улице.
— Ведите сюда, в классной комнате внизу все переночуйте.
— У меня есть знакомые в Коодзимаци, туда сведу, — говорит. И дальше:
— Завтра после всенощной моя очередь проповеди, сгорела приготовленная рукопись, но содержание следующее… — и минут пятнадцать говорил мне содержание с спокойствием, поистине удивительным со стороны человека, только что выхватившего своих детей почти из огня, ибо пожар начался в соседнем доме, а вход к нему до того тесный, что вот он, кроме своих двух малюток и нескольких книг, ничего не мог спасти из своего жилища. Малютки эти и жена мерзнут там на холоде, а он спокойно читает запись своей памяти; я тоже спокойно выслушал его, чтобы дать ему нравственное удовлетворение.
7/19 декабря 1896. Суббота.
О. Павел Савабе пишет из Сюзендзи: по разговору с о. Петром Кано, в Одавара, находит приход его в большом упадке и предлагает, как единственное средство к оживлению его, разделить его надвое и для Церкви Идзу поставить другого священника, потом служащим обоих приходов и христианам раза два в год делать общие церковные собрания для рассуждения о церковных делах и лучшего ведения их. То есть, по обычаю, о. Павел Савабе фантазирует: ну где же нам взять человека в иереи для Идзу, когда и в такой обширной Церкви, как Хоккайдо, мы не находим возможности удовлетворить насущнейший потребности разделить ее надвое поставлением другого священника для нее, или дать другого священника для давно требующего разделения надвое прихода о. Бориса Ямамура? Кроме письма о. Савабе и тщательно составленный план — географическую карту двух проектируемых приходов прислал, и все тщетно, потому что людей для поставления в священники нет. — О. Петр Кано, со своей стороны, пишет, что «в плавании по житейскому морю нашел ныне в о. Павле Савабе свой компас». Если бы я не знал о. Петра за человека серьезного, то принял бы это за злую насмешку; но о. Петр просто рад посещению о. Павла Сато и дружескому разговору с ним и хочет сказать ему любезность в японском духе от всего сердца. Утешительного только тут мало потому, что О. Петр останется тем же вялым человеком, совершенно равнодушным к спячке его катихизаторов и плохому состоянию Церкви.
О. Матфей Кагета описывает свой обзор Церквей и, по–всегдашнему, ничего утешительного не молвит, все спит или рушится — одна речь у него. И это, вероятно, сущая правда о некоторых Церквах; например, пишет, что в Оказаки теперь еще плоше, при Павле Окамура, чем при прежнем катихизаторе; в Фукурои Яков Ивата не заслуживает ни любви, ни уважения христиан; конечно, все это так и есть. Но, Боже, где людей взять?