Утром в воскресный день на территории Токийского Собора Воскресения Христова. Святитель Николай и японские дети.
Торжества по случаю приезда в Японию епископа Сергия Тихомирова, июль 1908 г. Владыка Сергий (справа от святителя Николая) в окружении японской паствы во дворе Токийской семинарии.
Был Александр Николаевич Шпейер с Анной Эрастовной; говорил, что министром иностранных дел у нас сделан граф Муравьев, сын Карского, бывший доселе посланником в Копенгагене, — пятидесяти лет и более, вдовец, имеющий дочь лет девятнадцати, — умный и серьезный. Дай–то Бог, чтобы оказался достойным своего назначения! Говорили о трауре (предписаны, между прочим, черные чулки), о слепце Густовском (в Нагасаки кутил очень, и имеет ли паспорт?), о графе Льве Николаевиче Толстом (дал я книжку о нем прочесть).
8/20 января 1897. Среда.
Алексей Имамура, катихизатор Церкви Вакуя, больной горлом до неспособности говорить громко, и потому совершенно бесполезный; просит еще прибавки ему содержания — «помогаю–де родным, ибо старший брат промотал имение». Сказал написать ему, что самое лучшее ему — для управления родным домом — отправиться домой, оставив службу, прибавить же содержание ему не могу, — И пусть бы от службы захворал, — куда! С какою бы готовностью я стал заботиться о таком, который бы, например, надорвал горло усердною проповедью! В Катихизаторскую школу в последнее время (он же из недавних) приходит вот такой народ, что — на службу и — в больные, а ты ему плати!
Вот какой народ идет в Катихизаторскую школу: в младшем курсе ныне втиснут был полусумасшедший мужик, не без начального образования, впрочем, — Канасуги, — и это благочестивым катихизатором Филиппом Узава и о. Фаддеем Осозава! Заявил он себя здесь достаточно — враждой и беспрерывными дрязгами в школе, феноменальною дерзостью доктору Оказаки; написано было поэтому к Филиппу Узава, когда отправился Канасуги на святки домой, чтобы его в школу больше не пускать, — «к катихизаторской–де службе по характеру совершенно не способен»; тем не менее сегодня он явился опять в школу. Я твердо и решительно сказал ему, что учиться, коли хочет, он может, но на церковную службу не выйдет, ибо по характеру негоден для нее; равно: если станет учинять здесь грубость и ссоры, — будет тотчас выслан.
Сколько ни толкуй ученикам беречься простуды, — не слушают! В Семинарии двое опасно больные, и один из них кончающий курс, что особенно жаль. Завтра отправим их в госпиталь, где по 1 ене будет стоить содержание каждого из них, — изъян какой, а что будешь делать!
9/21 января 1897. Четверг.
Оосакские христиане коллективным письмом просят прибавить содержание служащим Церкви там, все–де вздорожало ныне. Отвечено им большим убедительным письмом сделать самим то, о чем просят Миссию.
Приведено и Слово Божие о сем, выведены разные соображения, указано, что можно помогать всем, чем кто в состоянии: рисом, углем, зеленью, солью и прочим. Но едва ли все это внесет хоть крупинку в котел пищный служащих Церкви!.. Собственно говоря, и прибавил бы я, да уж больно ленятся служащие там: священник, повидимому, лучшие катихизаторы (Каяно и Варнава Симидзу), учитель пения, тоже могущий проповедывать, — и не единого крещения со времени Собора!
Двое больных семинаристов отправлены в госпиталь; один, Илья Танака, повидимому, безнадежен: расстройство мозга, и, говорят, природная болезнь, — мать страдает тем же. А жаль очень! В нынешнем году должен бы кончить курс, и юноша, подававший большие надежды.
10/22 января 1897. Пятница.
Исправление перевода Нового Завета идет не так скоро, как ожидалось. Сегодня — четыре дня работы, а и шесть глав от Матфея не окончены. — Прибыла на содержание и попечение Миссии Любовь Имамура, вдова катихизатора в Канума, Варнавы, с тремя детьми мал мала меньше.
11/23 января 1897. Суббота.
Был Аким Сугияма, семидесятилетний старец, из Коёсида, отец доктора Александра, который теперь в Австралии; говорил, что сын выслал оттуда до 1000 ен, — жене Софье 500 и ему столько же. Практика Александра, значит, там хороша; жаль только, что жену не берет туда, а стал жить с какой–то не по закону, на что Софья сетовала, будучи здесь на Новый Год.
Когда Аким сидел у меня, Анна Кванно пришла с сестрой Марьей Кису и Верой, ее дочерью, женою Иннокентия, регента; последние две только что прибыли в Токио после похорон мужа Марии. Разговорились они с Акимом, и оказалось, что Акима и Марию обратил в христианство недавно умерший, бывший катихизатор Андрей Ина; Вера еще ребенком у него на коленях воспринимала учение, которое потом так мило передала отцу (с детской простотою, постоянно надевая ему крест и детским лепетом убеждая его сделаться христианином). Значит, был Андрей Ина, действительно, хорошим катихизатором; тем более жаль, что не выдержал до конца, а омерзился в последнее время, стал заниматься чайными плантациями, причем заболел и помер.
12/24 января 1897. Воскресенье.
За обедней были в «Димитрия Донского» офицеры Стронский, Бутаков и младший доктор; потом были у меня проститься: в субботу уходят в Чемульпо на смену «Памяти Азова».
Потом был христианин из Тасе, Моисей; сетовал, что из соседей никто больше не обращается в христианство: «Учение слушают, понимают, соглашаются, что все правда, а креститься не хотят, — веры ни искры, — отчего бы это?» — вопрошал.
Был затем Яков Оно из Сендая: вызван состоять дядькой у молодого князя (не главного, а «инкё»), учащегося в «Квазоку гакко». Хвалил состояние Сендайской Церкви в настоящее время. Дай Бог! Только жаль, что катихизатор Василий Накарай захворал грудью. Другой катихизатор Сергий Кувабара, совсем забракованный во время Собора о. Матфеем Кагета, так что я всячески желал, чтобы Сергий оставил церковную службу, оказывается ныне, по словам Якова Оно, любящим сендайских христиан и очень хорошим катихизатором. Так–то нужно быть осторожным в суждении о людях: всякий, конечно, желает быть хорошим, только нужно представить ему средства к тому, поставить в обстоятельства — сделаться хорошим.
13/25 января 1897. Понедельник.
Симеон Мацубара, катихизатор в Аомори, не перестает просить прибавки содержания; ныне возбудил ходатайствовать за него о. Бориса. Написано, что может для облегчения себе прислать старшую дочь, которой теперь одиннадцать лет, сюда в школу на церковное содержание; и послано ему единовременно на лечение жены 10 ен; в ежемесячной же прибавке 3–х ен, о которой просит, отказано, ибо и ныне получает самое высшее катихизаторское содержание: 17 ен и еще 5 ен на квартиру. Пусть от местной Церкви еще просит.
Иван Ивай, катихизатор в Исиномаки, жалуется, что христиане враждуют с ним и собираются жаловаться мне на него. Не сам ли в чем виноват? Послано письмо к о. Иову Мидзуяма, чтобы разобрал и уладил.
Бедный Илья Танака, ученик седьмого класса Семинарии, окончательно помешался; из госпиталя просили убрать его, — всем там покоя не дает. Ныне в ночь стерегут его по два служителя и по ученику, разделенные на три ночных очереди, — с девяти вечера до шести утра; а завтра придется отправить в дом сумасшедших. Экая жалость! Только бы на службу Церкви, а он и заболел! Первый ученик Семинарии, подававший доселе лучшие надежды — и умом, и настроением; и помешательство–то на религиозной подкладке, — все крестится и плачет, что люди не так благочестивы, как нужно. Причины помешательства — прирожденность болезни; мать, говорят, тем же страдает.
14/26 января 1897. Вторник.
Приходил Иоанн Ооцука, родом из Коморо, сын одного из выдающихся либералов (Дзиоо–Тоо) и ныне члена Парламента, девятнадцатилетний гимназист, замечательно усердный христианин, — жаловаться от лица всех христиан Коморо на пьянство о. Феодора Мидзуно и просить, чтобы он больше не посещал их Церковь. Говорил, что при каждом посещении о. Феодор напивается и дебоширит к великому соблазну всех. В последний раз пред Новым Годом, когда все так заняты, он созвал всех и только для того, чтобы женщины наливали ему вино, а прочие слушали его пьяную болтовню; тут же в пост он заказывал случившемуся здесь христианину из Каруйзава приготовить ему, к посещению, кабаньего мяса, а на возражение, что теперь пост, отвечал: «Что же такое! Было б вкусно!» В пьяном виде в тот же вечер исповедовал двоих. Кстати, Ооцука рассказал, что, когда о. Феодор крестил его и других пять лет тому назад, то был так пьян, что с трудом выговаривал слова. — Все это до того печально, что и выразить трудно! Крайне жаль, что так поздно все это доходит до моего сведения. Но теперь уж окончательно о. Феодор будет отстранен от всякого прихода. Пред последним его отправлением по Церквам я строго–настрого заказывал ему ни капли не пить, угрожая, в противном случае, запретить ему священство; он крепко обещал и вот как исполнил!