Между сегодняшними письмами три от язычников:
1. Из селения близ Ханамаки: просят проповедника; написано к катихизатору в Мо–риока Петру Тахакаси, чтобы снесся и узнал яснее дело; письмо язычника препровождено к нему.
2. Из Акита, округа Окаци, селения Иннай: пишут, что тотчас же дан будет для церковного служения дом, имеются до ста желающих слушать учение, и прочее, весьма лестное. «Похоже несколько на Цицибу», как выразился секретарь Нумабе; но кто знает? Может, и искренно; потому положено отправить туда ближайшего по месту катихизатора Илью На–кагава. Хоть — тоже — ох, как далеко, и чрез горы! Но в утешение Ильи, обещана — на семейство некоторая помощь в его отсутствие, и прочее.
3. От писавшего прежде, Исикава, из Макабе города; превосходное письмо; видно, что человек ученый; кроме того, что уже знаком с католичеством и протестантством, но предпочитает им православие. О буддизме пишет, что это не больше, как отрасль философии; об инославных, что они хороши и полезны, но полной истины не содержат. Сия последняя только в Сейкёо [?], — которое он узнал по посланной к нему «Тейри коодзицу» (Догматика Фаворова), которую он читал и перечитывал несколько раз, — и ныне питает горячее желание принять Святое Крещение. — Письмо это препровождено к о. Титу с указанием, которое уже и прежде дано было ему, — отправиться к Исикава и наставить его окончательно. Между тем, написано и ему и послано еще несколько книг, в числе их молитвенник, так как он писал, что молится.
Когда в шестом часу вечера вышел погулять на каменном помосте у Собора, с востока поднималась полная луна; но еще не потух свет вечерней зари, — луна казалась круглым синеватым облаком и лишь только поднялась, попала в полосу густого дыма от какой–то фабричной трубы; но уже верхний край ее стал вырезаться над дымом. В это время подошел секретарь Нумабе. «Посмотрите, — говорил я ему, — вот подобие христианства ныне в Японии: ненависть и злохуления собираются потемнить его, как этот дым луну; но — луна, видите, величественно начинает выплывать; не то ли с христианством? Эти многочисленные письма не свидетельства ли тому?» Во время разговора о сем подошел еще Иоанн Сенума, инспектор, который, между другими сообщениями, сказал:
— На днях был у меня барон Маденокоодзи и спрашивал, можно ли здесь воспитаться мальчику — сыну одного придворного? С малого возраста он питает наклонность к религиозной части, и отец желал бы отдать его в вашу Семинарию.
В это время луна уже стояла золотым шаром высоко над едва заметным дымом. Я указал Сенума на эту аллегорию, которой, быть может, и он ныне представил одно из пояснений; рассказал, вместе с Нумабе, и о письмах язычников, просящих катихизации. Благочестивый Сенума, видимо, порадовался.
Впрочем, не вдаваясь глубоко в благочестивую поэзию, мы положили, если будут просить о принятии сего сына царедворца в Семинарию, наперед хорошенько разглядеть, не с изъянами ли он такими, которые были бы заразительны для наших семинаристов; не испорченный ли глубоко в нравственном отношении; в таком случае просьбу их отклонить; если же это действительно, наклонность к религиозности, то это, быть может, подарок Провидения Семинарии и чрез нее Церкви.
Немецкий миссионер Christlieb пишет, что они издают историю протестантских миссий в Японии, но что в Appendix будет дано по пять страниц прилагаемого формата (и приложен лист, на котором тут же немцем и высчитано, что на странице помещается триста слов) миссиям греческой и римской; так не угодно ли, мол, воспользоваться сим и написать вкратце историю Греческой Церкви в Японии? — Я ответил, что писать по–английски не могу, но охотно сообщу сведения, если спросит меня он, и что ежедневно два–три часа afternoon I am at lecture.
Послано в Кобе десять ен на погребение Юлии Токухиро, о смерти которой вчера получено было известие. Единственная диаконисса, служившая до сих пор Церкви. Царство небесное ей!
30 сентября/12 октября 1897. Вторник.
Кончив вчера брошюрный каталог, принялся за перевод расписок к счетам. Накаи все еще болен, перевода Нового Завета, к несчастью, нельзя продолжать. — После обеда был о. Алексей Савабе — рассказать о состоянии своей Церкви в Коодзимаци, ибо так они в собрании катихизаторов положили — чаще извещать меня обо всем в своей Церкви. Дело проповеди у них — не блестяще, но везде идет, — ни одного катихизатора нет без слушателей; воскресная школа — в цветущем состоянии; печатают они красивые листки с текстом среди орнаментов и раздают их детям; получивший листок должен к следующему воскресенью знать текст на память, — остроумное изобретение! Из соседних Церквей просят у них таких листков, узнавши о них (отпечатание тысячи листков стоит три ен; правда, печатают христиане же). Я советовал о. Алексею то, что он рассказал мне, рассказать в всеобщее сведение на страницах «Сейкёо–Симпо», — не все разом, а в одном номере о состоянии проповеди в Церкви Коодзимаци, в следующем — о воскресной школе при Церкви, с описанием употребления листков; еще в следующем — о чем–нибудь особенном в Церкви, например, что ныне положили они советом катихизаторов на погребение каждого умершего в их Церкви — участвовать всем катихизаторам и побуждать к тому же христиан их приходов; потом опять о состоянии проповеди и так далее. Этим они, и не думая о том, могут немалую пользу приносить Церкви: ибо найдутся подражатели всему хорошему у них.
Из Хакодате Александр Баба, цветущий там адвокат, — некогда ученик нашей Семинарии, прислал четырнадцать кочанов капусты в подарок; поделился я с секретарями, о. Алексеем Савабе, Дмитрием Константиновичем Львовским, и мне еще куча осталась. Спасибо за капусту, и благодарственное письмо будет ему написано; но гораздо приятнее было бы, если бы господин Баба был более живым членом Церкви Христовой в Хакодате. В делах церковных его там не слышно, и в нынешней неурядице его совсем не видно, — а он мог бы производить доброе влияние, ибо умен и авторитет имеет.
На всенощной на литии выходили: о. Павел Сато во главе и с ним четыре иерея. Пение было доброе; проповедь говорил о. Роман — о Покрове. Дождь рубил весь вечер; к счастию, во время выхода из Церкви усмирился, чтобы пощадить платье бедных учащихся. (Из посторонних почти никого не было).
1/13 октября 1897. Среда. Покров Пресвятой Богородицы.
Литургию совершали со мною пять иереев. Приобщались: старик врач Яков Такахаси с своей дочерью, пред их отправлением домой, в провинцию. Определил было благочестивый старец Яков свою дочку, которой пятнадцать лет, в нашу Женскую школу, и стала она учиться; но так как товарок у ней оказалось много, и многие пошли успешнее ее, то старания ее не отстать до того изнурили и расстроили ее, что с нею приключилась болезнь: нервные припадки, похожие на сумасшествие, в которых она металась, ничего не сознавая, жалуясь на головную боль и твердя, что она «не отстанет». Положили мы ее в городскую больницу и известили отца, который прибыл тотчас же, захватив с собою, как признался мне, крещенскую рубашку дорогой дочки, думая одеть ее в гробе. К счастию, дочка оправилась, и сегодня оба они благодарили Бога за это и приобщились Святых Таин.