10/22 июня 1898. Среда.
На пути в Токио.
В семь часов вечера прибыл в Токио и нашел здесь все благополучно. Секретарь Сергий Нумабе рассказал, что были здесь о. Петр Кано, которому я наказывал Нумабе вызвать частно и посоветовать подать прошение о переводе его в другую должность. Прежде чем Нумабе высказал это, он горячо стал говорить, что «только некоторые — весьма немногие — не желают его в Одавара, все же прочие христиане за него, что он просит перевести его из Одавара, но не выводить из нынешнего прихода, а поселить в какой–либо другой Церкви его, что он отказывается только от Одавара». Итак, мне нужно побыть и в Одавара для той же цели, как в Хакодате.
11/23 июня 1898. Четверг.
Токио.
Алексей Сасагава в газете показал объявление, что Судзуки, переводчик Посольства, оставляет свою службу при Посольстве, а на его место поступает Исигаме. Призвал коочёо Иоанна Акимовича Сенума и спрашиваю:
— Правда ли?
— Правда. Исигаме говорит, что два часа он будет заниматься в Семинарии, а прочее время служить в Посольстве.
— Скажите Петру Исигаме, что если он хочет быть таким же обманщиком Церкви, каким оказались Сёодзи и Кониси, то может, — Церковь связать его не может. Если нет, то пусть и не думает о переводческой службе в Посольстве; эта служба никак не может быть совмещена с его теперешней службой. Или там, или здесь, — пусть выбирает одно.
Таковы–то люди, на воспитание которых Церковь потратила тысячи здесь и в России!
Итак — не посылать в Академии, а довольствоваться здешним образованием. Учителями Семинарии могут быть и кончившие хорошо курс в той же Семинарии.
Вечером приходил один христианин из Одавара ходатайствовать за о. Петра Кано. Я не вышел к нему, чтобы не подать повода к подозрению в пристрастии, а сказал чрез Нумабе, что завтра отправляюсь в Одавара по сему делу.
12/24 июня 1898. Пятница.
Утром из Посольства был студент Григорий Александрович Козаков спросить от имени посланника, могут ли они принять на службу в переводчики Петра Исигаме, просящегося на сию должность. Я сказал, что «препятствия не сделаю и буду рад, если он будет служить там хорошо; но от службы при Миссии он будет отставлен, потому что эти две службы совместить нельзя; он говорит, что до одиннадцати утра будет на службе здесь, потом весь день в Посольстве, но он нужен здесь не только до одиннадцати, а и в Посольстве может понадобиться до одиннадцати.
И без того он ленив и крайне неаккуратен в хождении на классы, а тогда будет и совсем ни к чему не годен», — «мол, меня задержали в Посольстве», в Посольстве же, — «мол, меня задержал епископ»; словом, или здесь, или там; но так как здесь он уже надоел своею леностью и бездельничеством, то охотно уступается Посольству, где он может своим знанием русского языка быть очень полезен. Потом я призвал Ивана Акимовича Сенума и спросил: «Удерживать Исигаме на службе или нет? Потому что посланник не возьмет его, если мы скажем, что он нужен здесь». Сенума колебался ответом, и потому я послал его посоветоваться с Арсением Ивасава, старшим из кандидатов. Тот посоветовал удержать. Я сказал Сенума «посоветоваться всем кандидатам вместе, и если все будут того же мнения, то сказать Петру Исигаме, что он может (если только хочет, — предполагается, что у него есть еще остаток совести) остаться на службе Миссии, но под тем условием, чтобы вперед не ленился и вел себя хорошо, то есть не входил в долги и подобное. Если не захочет, то пусть уходит». И, вероятно, уйдет. В Посольстве сорок ен в месяц и квартира, у нас же только тридцать.
В двенадцать часов отправился из Миссии, в четыре прибыл в Одавара. Алтарь и всю Церковь нашел в чистоте и полном порядке. Севши в Церкви с о. Петром Кано, катихизатором Ильей Сато и собравшимися немногими христианами рассмотрел метрику, которую о. Петр держит в отличном порядке, отмечая умерших, выбывших, охладевших. Первые христиане крещены мною в 1877 году. Всех крещенных по метрике 565 человек, из которых 187 крещены до о. Петра. 378 крещено им. Он священником в Одавара с 1882 года. Из числа крещеных умерло: 111, выбыло в другие места 112, охладело 41, в католичество ушли пять; ныне налицо всех христиан в Одавара с пригородными селениями: 246 человек в 62 домах. С Собора прошедшего года крещено двадцать четыре, наученных о. Петром и катихизатором. К богослужению приходят в субботу вечером человек двадцать, в воскресенье сорок. В пятницу вечером и в субботу утром службы здесь не совершается.
Ровно в шесть часов собрались служить вечерню; христиан и христианок с детьми нашло человек пятьдесят; певчих девиц и подростков с десяток. О. Петр, как оказалось, никогда не служит Вечерни отдельно, и не знал, где кончается Вечерня и начинается Утреня, хотя Служебник в руках. Вообще в церковной службе он далеко не так исправен, как о. Петр Ямагаки в Хакодате. Певчие пели в один голос очень хорошо. Когда кончилась вечерня, я в эпитрахили и малом омофоре сел у амвона сказать поучение и потом объяснить цель моего приезда сюда. В поучении возможно простым языком объяснил наше сыновство Отцу Небесному, и отсюда, что мы должны привлекать к сему сыновству еще не познавших Отца Небесного; каждый день молитвой «Да святится Имя твое» мы напоминаем себе эту обязанность и прочее. Сказавши потом, что один из драгоценных благодатных даров, данных нам Спасителем, есть «мир», я перешел к «немиру», возникшему в сей Церкви между христианами и священником, и что я ныне прибыл окончательно узнать от всех лично, желают ли они удержать у себя о. Петра, или хотят перевода его в другое место? .
Когда я говорил это, Михаил Кометани, главный из врагов о. Петра, порывался что–то заговорить, но я остановил его, сказавши, что во время проповеди не позволительно это; притом же и нечего ему, или кому другому говорить что–либо о сем деле: уже все до излишества переговорено было еще когда о. Павел Савабе приезжал сюда по поводу их разлада с священником; вновь повторять то же было растравлять старые раны, которые я прибыл, по возможности, залечить, если Бог поможет. Когда я совсем кончил говорить, закричал что–то трясущийся от гнева Петр Дзимбо, но я сказал, что в храме Божием должно говорить мирно и благоговейно; гневные же речи не подобают здесь. Хорошо понявшие все, что я толковал, его же сторонники — немирные — остановили его и увели из Церкви. Прощаясь со всеми, я просил прийти завтра в шесть часов утра помолиться вместе и пригласить с собою побольше не бывших сегодня.
Во время богослужения начался дождь, который и теперь, десять часов вечера, льет, не переставая. Я остался ночевать у о. Петра Кано, где и чертится сие.
13/25 июня 1898. Суббота.
В Одавара.
К Обеднице в шесть часов пришло человек пятнадцать. По окончании службы я стал говорить о «тоохёо», наподобие хакодатских, и неразумный о. Петр Кано первый же с гневом опрокинулся на меня, главный его сторонник тоже горячо восстал против. Насилу убедил их выслушать и понять; наконец, когда поняли, приняли с удовольствием, ибо увидели, что верно будет в их пользу. Но противников о. Петра никого не было в Церкви. Послали за главным из них — Михаилом Кометани; здесь же в Церкви я разъяснил ему, — принял и он и обещал выставить трех разносчиков «тоохёо», вместе с тремя стороны о. Петра стали готовить «тоохёо». При исчислении по метрике домов насчитали 68, тогда как вчера о. Петр говорил, что всего 62 христианских дома; это, значит, Кометани успел подсунуть домов шесть совсем негодных христиан, не ходящих в Церковь, но которых надеется иметь на своей стороне. О. Петр был тут же и позволил сделать это, не спросив у меня, хотя я нарочно не уходил из Церкви, чтобы быть в помощь ему; а катихизатор Илья Сато, видимо, мирволит врагам мира.
Когда совсем приготовили «тоохёо», и три разносчика со стороны о. Петра стали ждать трех со стороны Кометани, я, видя, что нечего больше делать, вздумал отправиться в Тоносава, чтобы посмотреть там работы по перестройке молитвенного дома. Взял двух «дзинрикися» за одну ену шестьдесят сен туда и обратно; но, доехавши до Тоносава, отдал им эту плату и отпустил, и стоило: все время лил дождь, а дорога — если в аду есть дороги, то именно такие.