— Но я зато буду получать 30 ен, не 25.
— Вы будете получать в городе 25, как я уже сказал вам прежде: «Пока примете школу, как „кочёо", будете получать 25 ен, принявши — 30». Хотите теперь получать 30, примите школу.
— Я еще не готов на это.
— В таком случае и не получите 30.
— Но все, живя в городе, получают.
— На всех не было экстренных издержек, как на вас, по вашему приготовлению к педагогической должности.
Хотел он что–то говорить про свои семейные обстоятельства — приход Павла Накай для перевода, ибо было шесть часов, помешал. Семейные обстоятельства я его знаю. Как прежде дом его был мелкого торгаша, так и теперь. Возмутительная жадность к русским деньгам и отсутствие всякого усердия к служению Церкви; какую–нибудь одну ену или две, переходом в город выиграть случая не упускает, а в Церкви до сих пор при богослужениях хоть бы раз побыл; и это специально готовящийся к заведыванию учениками!
Была днем Агафья Мори, вдова о. Никиты, лечащаяся от умопомешательства; отпущена была доктором на день из госпиталя. Слава Богу, кажется скоро совсем будет здорова; благодарила за детей и так разумно вела себя. Приходила с Анной, дочерью о. Павла Сато.
Обедню служили сегодня три священника. На молебен и я выходил.
После обедни Павел Накай принес купленный им перевод Евангелия от Матфея и Марка католический; переводили с Вульгаты четыре патера с японским ученым, потом два патера другие исправляли перевод, который, однако, почти то же, что протестантский — простонародный. Замечательна, однако, уступка Католической Миссии общественному мнению: против своей воли Священное Писание переводят; запорошивают его сокращенным содержанием в начале каждой главы, параллельными местами в самом тексте, объяснительными заметками после каждой главы, а все же переводят; только жаль, — плоховато; нам позаимствоваться нечем. А как бы хотелось позаимствоваться с какого–нибудь хорошего перевода! Сегодня вечером, например, шло труднейшее место: Деян. 10 гл. 34 ст. и дальше. Все переводы — не только японско–китайские, но и иностранные — врозь; и мы с Накаем плохо перевели, особенно ст. 36–39; вижу, что плохо, а что поделаешь, когда и сам в точности не уяснишь отношение мыслей и слов, а тут еще грамматика совсем противоположная подлиннику.
31 января/12 февраля 1896. Среда Масленой Недели.
Сегодня закончены занятия до начала Второй Недели Великого Поста по школам и у нас по переводу; кончили мы сегодня вечером одиннадцатой главой Деяний.
Днем опять приходил этот нахал Кавамото проситься в город по своим экономическим соображениям. Сказано ему строго, что он здесь, пока примет школу, для того, чтобы предварительно присмотреться к ученикам, а также и им показать себя, что, уйдя в город, он не может этого делать. Но так как он на каждое мое слово возражал и не слушал никаких резонов, все ломил свою «экономию», то я, наконец, просто прогнал его.
Приходил Петр Исигаме просить денег на пирушку им, академистам, пишущим в «Синкай», с членами Айайся, издающими «Сейкёо Симпоо», для скрепления взаимных дружеских отношений. Дал я 10 ен. Говорит:
— Мало.
— Приложите от себя по несколько.
— Пойду посоветуюсь с товарищами.
Вернулся: никто не хочет дать ни гроша в складчину для собственного же удовольствия. Все бы им только на новые и новые русские деньги жить, и печататься (почти без всякой пользы, ибо ленятся хорошо писать), и даже пировать!
Павел Иосида приходил сказать, что ему отказали в сватовстве на его возлюбленной. Говорят родители: «Мы не можем выдать ее прежде старшей сестры, которая еще не замужем».
— И это Кимура слышал от самих родителей? — спрашиваю.
— Нет, это говорил хозяин квартиры, где я прежде жил; чрез него шло дело, — пояснил он.
Значит, искусно успокоили его. Родители едва ли и знают что. Иосида и сам до сих пор не знает, кто родители; какого звания, состояния, даже где живут; он видел только ежедневно проходившую мимо его квартиры нарядно одетую и красивую ученицу, заключив, что она живет тут же, около него и прочее. Во всяком случае Иосида, по–видимому, поправляется, смотрит бодрее и говорит, что прилежно займется переводом.
1/13 февраля 1896. Четверг Масленой недели.
Павел Сибанай, из Оота, пишет, что четверо из его слушателей уже крещены, есть и дальнейшие слушатели, но жалуется на своего предместника Исайю Мидзусима: уехал он, не заплативши за квартиру за двенадцатый месяц; когда Сибанай написал ему, чтобы выслал плату, Мидзусима очень рассердился, потребовав у него все книги, даже те, за которые Сибанай будто бы заплатил ему и так далее. Христианин из Оота тоже пишет много дурного про Мидзусима; между прочим, что он от Миссии получал на квартиру 3 ены, а за квартиру платил только две, что ленился, ссорился и тому подобное. Мидзусима в самом деле был плохим катихизатором в Оота, но пора бы уже дрязгам из–за него там прекратиться. Написано Павлу Сибанай в этом смысле.
Стефан Мацуока, из Фукуока на Киусиу, пишет болтливое письмо, в котором между прочим извещает о следующей своей глупости: чтобы добыть слушателей, он 120 своих визитных карточек разослал к разным лицам в городе, но не простых карточек, а с отпечатанными на обороте 23–30 стихами 11–й главы Евангелия Матфея, то есть с проклятиями тем, кто не станет его слушать. Слушателей, разумеется, тоже ни одного не приобрел этим.
Павел Окамура, из Коци, пишет, как всегда, бесплодное письмо — никогда у него нет слушателей и никогда от него радостных известий, несмотря на то, что он самый старый и опытный наш катихизатор. Нового только, что Кирилл Огасавара, учившийся некогда здесь в Семинарии, открыл там школу русского языка. Много научит! Но как же желательно теперь японцам изучать русский язык! И все это в чаянии денежных выгод, с открытием Сибирской железной дороги.
Иоанн Судзуки пишет восторженную благодарность за 5 ен для жены и 3 для матери. Как мало нужно, подумаешь, чтобы сделать человека счастливым, хоть на несколько минут. Пишет еще, что наш богач — христианин Саймару — построил помещение для Церкви, но назначил за него плату, в месяц 4 ены, тогда как прежде за церковный дом платилось 1 1/2 ены. Поистине японское христианство!
Сегодня в первый раз в нынешнюю зиму выпал снег. Утром вид был совсем зимний, к вечеру снег почти везде стаял.
За всенощной был Иоанн Кавамото. Приятно. Видно, подействовало мое замечание, что он, «готовясь в педагоги, и в Церковь никогда не показывается».
2/14 февраля 1896. Пятница Масленой недели.
Сретение.
За литургией весьма мало было христиан из города.
После литургии отправился в Посольство по полученному от посланника приглашению на блины. Михаил Александрович в записке упоминал, что есть о чем поговорить.
Действительно, событие не малой важности: 11–го числа (нового стиля) февраля корейский Король вместе с сыном–наследником «убежал» из дворца в Русское посольство, где ныне и находится и откуда издает повеления, уже стоившие голов нескольким министрам, приверженцам Японии, державшим его в плену во дворце. По японским газетам («Дзидзи» и другим), Король мстит за Королеву и политического в его поступке ничего нет. Вообще японская пресса, по первому известию, относится к делу весьма осторожно. Но народное возбуждение тем не менее последует; показанием служит то, что со вчерашнего вечера уже усилили полицейскую охрану вокруг русских здесь; у нас, в Духовной Миссии, двое одетых в партикулярное платье полицейских ходят внутри, двое в своей форме стерегут снаружи. В Сеуле в Посольство послан десант с «Корнилова» в десять человек при пяти офицерах, одной пушке. Должно быть, недавно отправившийся туда посланником Шпейер действует там решительно. Рассказывал он (в вагоне, когда мы случились вместе едущими из Токио в Иокохаму несколько недель назад), что он, будучи секретарем Посольства в Персии и во время отлучки Посланника Бюцова исправляя за него должность, два раза грозил Шаху вызовом русского войска, — раз, кажется, и вызвал несколько, — и дело всегда кончалось полным успехом, за которое он получил благодарность. Вероятно, и ныне подобный риск. Только чем кончится, Бог весть.