27 ноября 1879. Вторник
В 12 почти часов, ко времени, когда возвращаются от обедни, был у графини Марии Владимировны Орловой–Давыдовой; познакомился со всеми дочерьми П. А. [Петра Александровича] Васильчикова, которых после смерти матери воспитывает графиня: Александрой — 18 л. [лет] превысокого роста, Марией — 17–ти, Екатериной 14–ти, Ольгой 10–ти, Евгенией 8 лет. Представлены были и гувернантка и нянюшка, которые все интересуются Миссией, засели за стол. Видимо, хотелось, чтобы я рассказал им о Яп. Церкви. Кое–что рассказал и дал фотографию Собора. Мария Владимировна высказала самое ясное знание всего, что мною было писано о Миссии; а в промежуток, пока собирали детей, она сказала: как бы хорошо, когда бы туда отправилась Ольга Ефимовна. — Поспешил оставить их, чтобы дать им возможность позавтракать, так как стол уже был приготовлен, когда я входил. Зашел к Ф. [Федору] Николаевичу — до 3 с половиной часов, — и в 3 с четвертью отправился к Великой Княгине Екат. [Екатерине] Михайловне, по приглашению от Влад. Карлов. [Владимира Карловича] Саблера, которому говорил обо мне Конст. Петр. [Константин Петрович] Победоносцев. Приехавши в Михайловский дворец, застал уже Саблера, который тотчас же и представил меня Ее Высочеству. Вопросы ее очень напоминали вопросы об Японии и Миссии Варв. Пет. [Варвары Петровны] Базилевской. Тот же беспорядок и то же недослушивание. Удивительно, зачем она пожелала видеть меня. Должно быть, и в самом деле они скучают. Заметил, что стул был очень мягок, — совершенно пуховый и на пружинах; не знаю, как это делается, — только в первый раз встретил такой удобный стул. Чашку чая выпил. Прощаясь, Саблер звал к себе, говоря, что он знает меня чрез профессора Моек. [Московского] университ. И. Д. Беляева. Обещался быть у него. Поехал в Новодевичий монастырь. Решили писать иконы для нашей домовой училищной церкви на меди, позолоченной гальванизмом; у них же застал двух мастеров по сему предмету. Матушки угощали, говорили об о. Владимире, о Миссии — обещались испытать художников для выбора в Японию. Я обещал для сего прислать им Кондратенко на днях.
28 ноября 1879. Среда
Утром был у Кондратенко — на Петербургской; для художника — комната порядочная, хотя серьезных работ не видно. Условились в субботу съездить в Новодевичий монастырь. Вечером с Щуруповым был у Владыки [запись не была закончена автором.]
1880 г.
С.-Петербург
Только что пробило 12 часов ночи на 1880 год. Встречаю Новый год в келье Александро–Невской Лавры. Скучно! Не от одиночества. Мог бы встретить Новый год в обществе. К десяти часам вернулся от графов Путятиных; думал было там встретить — скука; к товарищам в семейства пойти бы — опять скука, в Лавре к кому–нибудь — еще больше скука. И вот общий тон моей жизни в Петербурге — скука. Или уж я сделался негоден ни к чему, что только скука одолевает? Но отчего же, когда — или внезапно двинется дело по Миссии, или большое пожертвование кто сделает, точно на крыльях весь день летаешь? То обман или это? При скуке думаешь, как бы умереть поскорей, при успехе — рано еще — куда! И везде–то хорошо, где нас нет, — и все то интересно, что предпринято и не доведено до конца. Завтра узнаю, прошло ли дело о 29 695 металлических рублях для Миссии чрез Государственный Совет; если да, радостен будет Новый год, нет — тоска задавит; озлюсь разве на несколько дней, а там опять скучная процедура. Скоро ль же в Японию! Там хоть дело — прямо к делу, не вялое и выжидающее, а живое и жизненное. О, не дай Бог заскучать в Японии — нет больше спасения от скуки на земле, по крайней мере, в России всего менее.
1 генваря 1880. Вторник.
8 часов вечера
Скука и тоска целый день. Обедню — позднюю — в десять часов, отслужил на клиросе Лаврского Собора. Служил Преосвященный Варлаам. Певчие превосходно пели символ веры, херувимскую, и притом на память, без нот, — также «Милость мира» и прочее. После обедни зашли Сережа и Катя — племянники, дал пять рублей. Пообедавши, поехал к графам Путятиным, отслужил молебен Нового года в комнате болящей Ольги Евфимиевны. Звали обедать: сказал: «Если в Государственном Совете решено, приду, нет — поеду топить горе в Невской проруби». К Тертию Ивановичу Филиппову, от которого и можно было узнать — решено или нет. Не застал дома. Апатия. Не знал, куда направиться. Поехал к Константину Петровичу Победоносцеву. Не застал тоже и оставил роспись на листе. Дошел до Невского, припомнил Демиса. К нему. Милый старик; тотчас мысль — созвать сочувствующих Миссии на обед, и назначил на воскресенье — 13 числа; поручил мне пригласить Демкина и Быстрова. Провожая, — об опубликовании «что–де самое главное — народу не дать знать, мол, там–то кто, что имеет сказать — приходите». — Милый старец!!! Народ ни аза не смыслит в миссиях, и нужны деньги. Устроим, посмотрим; по крайности, отдохнем душою, — с этими людьми только и отдых в России; нравственная поддержка в них именно. По деликатности, Демиса не стал задерживать, и я чрез пять минут визита очутился опять на улице, а не знал, куда направиться и что с собою делать. Вспомнил про Гильтебрандта Якова Аполлоновича, недалеко живущего. Встретили мать Софья Яковлевна и сестра Мария Аполлоновна. Что за милое и доброе семейство и как мне совестно, что не нахожу в себе достаточной полноты деликатности чувства ответить на их искреннее расположение — истинно удивительное. Редкий человек и моряк Яков Аполлонович! — От них — куда? Уверял, что еще нужно делать визиты, а не знал, куда идти. Тоска и скука давили невыносимо. По пути заглянул к П. П. [Павлу Парфёновичу] Заркевичу. Милая гурьба детей встретила и не дала уйти, хотя хотел, так как П. П. оказался отдыхающим пред вечерней. Разбудили. Мило принял. Славные детки — сын, гимназист, и три дочурки. Удовлетворил томившую жажду стаканом пива, и отправились — он служить вечерню и крестить, я делать визиты, то есть куда глаза глядят. Сел в конку, [21]доехал до неопределенного места, откуда взял извозчика и приехал к себе. Напился зеленого чаю и прочитал серьезную статью в «Древней и Новой России» о Севастопольской войне. Приходил певчий — Василий, дискант, поздравить меня с тем, что он сегодня именинник. Дал двадцать пять копеек. За стеной стали было порядочно играть на гитаре и петь, да какой–то визгливый женский голос все испортил, и теперь совсем перестали. Тоска!
3 генваря 1880. Четверг.
2 1/2 часа ночи
Вчера утром, в одиннадцатом часу, отправился к Тертию Ивановичу Филиппову узнать о деле в Государственном Совете. Извинился чрез курьера, что еще прикладывает примочку к глазам и выйдет в халате. Вышедши, сказал, что дело о Миссии еще не пришло. В последнее заседание утверждение государственного бюджета заняло часов пять, и некогда было рассуждать о других делах; выразился, впрочем, что дело в пристани и, вероятно, в следующее заседание пройдет. Я хотел было и раскланяться, но Тертий Иванович ласково удержал; между прочим, в разговоре пришла ему мысль, что хорошо бы в Японию взять одного грека из Константинополя, и обещался написать письмо Патриарху о том. Пришел еще гость, разговор продолжался чисто богословский — о строгости Церкви касательно вторичных и третичных браков и о правиле Святого Василия о сем. Тертий Иванович — истинно полезный человек в смысле религиозно–богословского пропагандера в обществе. Вернувшись к себе, поскучал до трех часов, после чего направился к Федору Николаевичу, где столкнулся с Иваном Ивановичем Демкиным, с которым и уехал к нему. Ночевал у него, вечер провел довольно весело, среди детей при игре К. [Катерины] Семеновны на фортепиано, между тем как Иван Иванович освещал елку. Шли разговоры об Японии, о нападках графа, зачем–де койки и матрацы дал ученикам и прочее. Ночью было мало свежего воздуха в комнате, в которой мы спали на диванах с Иваном Ивановичем, сегодня, встав в половине девятого и прослушав сказку о «Бабе–Яге», которую читал Миша, и напившись кофе, в двенадцатом часу прибыл домой. Страшно скучал до пяти. Отправился к Путятиным, читал письмо Черкасовой к графине М. В. [Марье Владимировне] Орловой и, пообедав, отправился к Павлу Парфеновичу Заркевичу — протоиерею при Введенской Церкви в Измайловском полку [22](против Царскосельской станции). Там был юный учитель гимназии из семинаристов, Д. Я. [Дмитрий Яковлевич] Никитин и некто Тимофей Федосеевич, подвыпивший мещанин, любитель духовенства, подаривший тут же воздухи в Японскую Миссию. Павел Парфенович очень уж пессимист касательно ближнего его и оптимист касательно дальнего. Семейство его весьма милое: жена Анна Петровна, дети — Володя, семинарист, Миша — гимназист, Надя, Вера, Люба, Соня и Саша, лет двух. Продержал хлебосол вот до сих пор, хотя, должно быть, очень ругают в этих случаях хозяюшки нашего брата–гостя.
21
Конно–железная дорога, которая появилась в Петербурге в 1863 г. —
22
Ошибка — церковь принадлежала лейб–гвардии Семеновскому полку — п