9 февраля 1880. Суббота
Вчера получено было восемь писем по городской почте. Между прочим, конфиденциально — Ненарокова об О. Евфимовне. И до сих пор не дает покою этот господин! — Поехал утром по письму Барсова в Знаменскую Церковь за пожертвованием. Много и хорошего — Евангелие, хотя и бронзовое, утварь. Староста — рыжий, видно, из простых. Вернувшись домой, вместе с встреченным Дмитрием Дмитриевичем, застал запись, а потом и самую личность И. В. [Ивана Васильевича] Махова. Курьезный господин, хвастун во все сани; о. Митрофан, библиотекарь, между тем прислал из библиотеки проповеди Никанора. — Чай — для Махова и о. Митрофана. —Акафист, читанный самим Владыкой Исидором; я поспел только к Евангелию. Страх Новодевичьего монастыря быть взорванным 19 февраля и наказ чрез Дмитрия Дмитриевича взять миссийские вещи. — Около двух часов завтрак у Михаила Дмитриевича Свербеева по приглашению Катерины Дмитриевны Свербеевой. — Господин из Варшавы: отзыв самого Государя: «Один поляк — хорош, два — заговор, три — один доносит». — Бледная Марья Вячеславовна, жена Михаила Дмитриевича. На всенощной был в Крестовой. После всенощной прочел фельетон в «Новом Времени», сегодняшний, — «Религиозное врачебноведение и адвокатура», — о почетном члене Академии — Евгении Попове и цензоре о. Иосифе.
10 февраля 1880. Воскресенье
Никогда не был в таком скверном расположении духа, как сегодня целый день. Этот дурак Степан вчера вечером жарко натопил обе печи и закрыл трубы рано, отчего я ночью угорел, и. если бы не проснулся в первом часу и не открыл на всю ночь окно, то, быть может, и совсем не проснулся бы. Утром, в шестом часу, пошел гулять по аллее на морозе, чтобы проветрить угар, тем не менее голова болела целый день. На обедню пошел в Николаевскую Единоверческую Церковь: пение странное: на «Достойно» выходят оба клироса на средину Церкви: сообразно было бы выходить на «Тебе поем», или как у них «Поем Тя»: для диакона на амвоне небольшое четвероугольное возвышение, мешающее ходить священнослужащим: для поклонов в землю — подручники, мешающие молиться: проповедь из Иоанна Златоуста по–славянски диакон полу–пел, — по новости впечатление довольно хорошее, как будто отчитывают покойника: перед причастием дают крест целовать и выходят с чашей на край авмона — нехорошо: в конце обедни, давая крест, священник прежде каждого перекрестит крестом. Был молебен за Царя; на молебне певчие стояли посредине Церкви и пели весь канон. — После богослужения священник Алексей Петрович Соловьев пригласил к себе на закуску и обещал из Церкви сделать пожертвование в Миссию. После я отправился в Гуслицкую часовню просить на Миссию (уж как же опротивело это попрошайничество, притом так малоплодное!). Главного иеромонаха о. Гедеона не застал, карточку оставил. Зашел в Казанский Собор приложиться к иконе Божией Матери. Оттуда — в Певческую капеллу на духовный концерт. Был и Феодор Николаевич с о. Петром, — Яхонтов, Лебедев — П. А. [Петр Александрович], кажется, — завсегдатель концертов, на том основании, что и сам, мол, композитор. Пели, как всегда, чудно: впрочем, бахметевское все — скучно. Возвращаясь, не нашел места в карете, поэтому взгромоздился на карету и оттуда глазел на гуляющих по Невскому. Вернувшись голодный, пообедал объедками от обеда Дмитрия Дмитриевича и Степана, напился зеленого чаю; следует ехать к Посьету и Путятину, но никуда не поеду — надоело! Умереть бы, или — в Японию.
11 февраля 1880. Понедельник
Хорошо, что не пошел вчера вечером в город; по крайней мере, отдохнул и встал сегодня совершенно здоровый. Утро ясное; в семь часов уже светло, так что можно читать без свечи. Но что за время теперь в Петербурге! Эти беспрерывные покушения на жизнь Государя какую–то панику и уныние нагоняют на всех. А впереди еще что — Бог весть! Поскорей бы в Японию, чтобы глаза не видали и уши не слышали всего этого сумбура, в котором все равно ничего поможешь… (семь с половиной часов утра).
Привезли ящик икон и куль старых облачений от Знаменья. Вслед за тем пришел рекомендованный о. Исаею живописец Барков — развел руками, посмотрев на иконы — все почти не годны для возобновления; я думал — старые доски годны, а он говорит, что новая доска стоит 30 копеек и на ней написать новую икону легче, чем на старой доске; придется почти все бросить в печь или отдать кому; я отобрал было ему шесть икон; он за переписку их положил двадцать пять рублей, тогда я дал ему только две поправить. Уехал к А. Г. [Андрею Григорьевичу] Ильинскому спросить, пришло ли дело о Миссии из Государственного Совета в Синод; еще не пришло — на подписи у министров и членов Экономического департамента. Заехал к Феодору Николаевичу, где трактовали о нынешнем скверном положении дел в России, — речь общая у всех. — В Череменецкую часовню на Моховой. — К графу Путятину. Он только что вернулся из Государственного Совета, поздравлял с окончанием дела, рассказывал о коменданте Дворца в элеваторе среди двух этажей в момент взрыва, на три четверти часа, о найденном еще динамите, беспаспортных, проживающих в подвалах Дворца, и прочее и просил прийти вечером поговорить с Евгением об ускорении сватовства. — Дал для передачи Митрополиту просфору из Вифлеема от Митрополита Анфима, вынутую в Рождество за здравие Митрополита. Вернувшись, перечитал сегодня купленные газеты и в седьмом часу отправился к Митрополиту передать просфору. Владыка в разговоре, между прочим, спросил, в чье имя будет престол в предполагаемом храме? — «Главный во имя Воскресения Христова, предельные — один во имя Введения Божией Матери, другой хотелось бы во имя Первоверховных Апостолов Петра и Павла, или во имя Преподобного Исидора». — «Нет, уж лучше во имя Апостолов Петра и Павла. В таком случае запрестольные иконы нужно заказать», — и посоветовал обратиться к Пошехонову, который сам единоверец и пишет в строго византийском стиле. Зашла речь, между прочим, об о. Анатолии, я стал хвалить его и сказал, что его непременно нужно уволить в отпуск. «Да нужно бы сделать его хоть игуменом». — «Нет уж, я буду просить, чтобы ему дали сан архимандрита». — «Пред отъездом тебе нужно будет взять об этом указ». — При речи о постройках рассказал, как в Мингрелии из одного бревна вырубают только одну доску и из таких досок есть построенные целые домы, разумеется, не дешевые; между прочим, показал присланные ему о. Владимиром две фотографии буддийских идолов и девушки в дзинрикися. При речи о теперешнем смутном в России времени и моем упоминании, что даже Новодевичий монастырь угрожают взорвать, Владыка рассмеялся и рассказал, как, когда он еще был ректором в Орле, тамошняя игуменья встревожилась слухами о комете и как он успокаивал ее шуткой, что действительно комета сметет монастырь. «Ну кому нужно баб пугать?» И позволил мне передать его разговор игуменье. — В девятом часу вечера отправился к Дмитрию Яковлевичу Никитину, у Сергиевского Собора, по зову его на товарищеское собрание. Было мало гостей. Между прочими, Леон. А. Павловский, которого я уже спустя полвечера только узнал; мне казался кто–нибудь из молодых священников. — Горский и Певцов засели в ералаш; прочие толковали о нынешней сумятице в городе. Доктор Орлов и анекдот о казаках и калиб гардии (кавалергардах). Скучновато было. — В двенадцать часов ушел к графу Путятину ночевать. Накормили ужином, и с Евгением мы проболтали почти до четырех часов. Отец хочет, чтоб он женился по его выбору, и потому немедленно объяснился с невестой (Марией Васильчиковой); сын вправе поступать в этом деле неторопливо; но больно горд он и резок с отцом, а я меж двух огней. — Показывал два кубка — Петровский, данный Петром I одному из их предков, и поднесенный сослуживцами графу Евфимию Васильевичу по экспедиции в Японию. Теперь между детьми графа идет раздел имущества — и Ольга Евфимиевна хочет доставшиеся ей золотые и серебряные вещи отдать в Миссию или передать в пользу Миссии; я удерживал ее сегодня днем от того.